Морис Левель - Вдова Далила; Ужас
— Распорядись, чтобы это письмо отнесли по указанному адресу.
Когда Роза вернулась, Мария сообщила ей, что завтра же уезжает в Италию.
— Приготовь все для путешествия, — приказала хозяйка.
Через четверть часа она уже ехала к своему адвокату. Переговорив с ним о делах, вдова зашла в церковь и, помолившись там, поехала на кладбище. Опустившись на колени у могилы мужа, она умоляла простить ее.
В тот день отмечался день рождения императора. На улицах были толпы народа, и постовые напрасно старались водворить порядок.
Но даже в этой толпе Марию не переставал преследовать человек, которого она не замечала. Когда ее экипаж поехал быстрее, этот человек тоже взял извозчика и таким образом одновременно с Марией очутился на Кляйстштрассе. Вдова поднималась по парадной лестнице, а ее преследователь — по черной.
Было семь часов, когда хозяйка вернулась домой. Вскоре явился и Хорфди.
— Что вы придумали? — обратился он к Марии, когда они остались одни. — О каких планах вы мне писали?
— Я решила оставить Берлин. Завтра утром я уезжаю отсюда.
— Хорошо, едем, — сказал Хорфди.
— Вы хотите последовать за мной?
— Как вы можете об этом спрашивать? — воскликнул он, покрывая ее руки поцелуями.
— Сядьте, я должна серьезно с вами поговорить. Я допустила одну ошибку… Я уже много слез пролила из-за нее, но теперь хочу, чтобы между нами была полная ясность. Я верю в вашу любовь, которая поможет мне забыть прошлое. В этом я не сомневаюсь.
— Это действительно так, — с жаром проговорил Хорфди, — вся моя жизнь принадлежит вам одной! Вы хотите в Италию? Тем лучше, я уже давно мечтаю об этом. В этой прекрасной стране, под ясным небом, наедине с вами, я постараюсь воспитать в себе недостающие мне качества… Но куда же мы поедем? В Геную, к вашим родным?
— Да, мне хотелось бы, чтобы и моя мать полюбила вас.
— А как вы меня ей представите? Как друга?
— Нет, для моих родных вы будете человеком, чье имя я буду носить, когда закончится траур…
— Значит, вы согласны? — радостно воскликнул он.
— Конечно! Вы можете жениться на мне, ничего не опасаясь, — сказала Мария с улыбкой. — Я происхожу из уважаемой семьи, и в моем прошлом нет ничего, чего я могла бы стыдиться.
— Ах! Отчего я не могу сказать того же про себя! — вздохнул Хорфди.
В эту минуту вся комната осветилась: по другую сторону улицы в большом торговом доме зажглась иллюминация. Послышались громкие возгласы толпы, крики и смех, звуки военной музыки…
Нет в мире ничего более заразительного, чем восторг. Хорфди, уже и без того распаленный предшествовавшим разговором, пребывал в нервном возбуждении, которое только усиливалось от музыки и криков с улицы.
Молодой человек уже давно собирался сделать Марии признание. Его неотступно преследовала одна мысль, отравляя самые радостные минуты. Он думал, что будет страдать меньше, если откроет кому-нибудь свою тайну и облегчит совесть. Хорфди надеялся, что, если Мария выслушает его и простит, ему станет спокойнее. Что, как не ее полные любви слова, могли утешить его, поддержать, помочь ему воспрянуть духом?
Молодой человек подошел к Марии и, схватив ее за руки, сказал:
— Могу ли я доверить вам тайну?
— Конечно, — ответила она, не задумываясь.
— Одно воспоминание не дает мне покоя. Оно грызет меня день и ночь.
— Какое воспоминание? — спросила Мария, поднимая голову.
— Что бы вы сказали, если бы узнали, что человек, которого вы любите, чье имя собираетесь носить, совершил дурной поступок, даже преступление?
— Я не поверила бы! — воскликнула она.
— А если это правда? Если в минуту гнева и сумасшествия он настолько увлекся, что ранил человека?
Смертельная бледность проступила на лице вдовы, и она отшатнулась от Хорфди.
— И что, если из-за роковой случайности человек этот умер от нанесенной мною раны?
— Молчите, ради бога, молчите! — закричала Мария.
— Нет, я должен все рассказать. Эта тайна тяготит меня…
Мария пыталась заставить его замолчать, но он не повиновался.
— Вы должны меня узнать. Я спокоен и тих по природе, но у меня бывают минуты, когда я обо всем забываю и не отдаю себе отчета в том, что творю. Порой моя голова затуманивается и от вина. Однажды, за ужином в ресторане, я почувствовал себя совершенно несчастным из-за забот, свалившихся на мою голову, и, чтобы забыться немного, позволил себе выпить лишнего. После этого я отправился к человеку, с которым меня связывало одно неприятное денежное дело. Я был должен ему значительную сумму и не мог вернуть ее, о чем и хотел сообщить. Я застал его дома, одного. Он только вошел и собирался ложиться спать. Меня он встретил холодно и враждебно. Я объяснил ему свое положение и попросил не заводить против меня дела. Я сказал: «Вы погубите меня этим, лишите меня последнего кредита на бирже, за счет которой я живу…». Он заявил, что это его не интересует. Я умолял его, я унизился до просьб, но он оставался бесстрастен. Тогда я крикнул ему: «Вы увидите, что это добром не кончится. Прежде, чем я унижусь до этого, прежде, чем вы успеете подать на меня в суд, я пущу себе пулю в лоб!» «Вы, — ответил он с насмешкой, — вы лишите себя жизни? Полно! Вот, смотрите, прелестный ножичек. Я прошу вас принять его в подарок от меня. Я уверен, что вы не способны на самоубийство». И с этими словами он вложил мне в руку нож. Кровь бросилась мне в голову. Разгоряченный вином, я уже не просил, но угрожал и проклинал своего мучителя за жестокость. «Жестокость! — воскликнул он. — Подумать только, и он будет мне это говорить! Возьмите ваш вексель, я не желаю больше прикасаться к нему, но отныне я буду иметь право заявлять повсюду, что вы вор». Я — вор! Я бросился на него, он ударил меня по лицу… Тогда, вне себя от ярости, я замахнулся и пырнул его ножом, который он сам вложил мне в руку. Он вскрикнул и упал. Я выронил нож и кинулся бежать… Ну, вот, теперь вы знаете мою тайну, дело происходило именно так, как я рассказал, клянусь…
Хорфди остановился, чтобы перевести дух, а затем продолжил, не глядя на Марию:
— Я думал, что нанес ему легкую рану, но оказалось, что я убил его… Несколько дней спустя меня арестовали… Сначала я хотел сознаться во всем… Никто в мире не осудил бы меня, я был несчастным человеком, но не убийцей. Я убил, но не имел такого намерения… Но вдруг я вспомнил о векселе, который он вернул мне. Он, вероятно, еще был у меня в пальто, его нашли и… если бы я сознался, то погиб бы. Меня бы сочли обыкновенным убийцей, который заколол человека, чтобы избавиться от долгов. Тогда я решил защищаться, пустить в ход весь свой ум, чтобы обмануть правосудие и спастись. Я говорил себе, что всегда успею покончить с собой, если воспоминания будут слишком давить на меня и жизнь станет невыносимой. Я тогда сам изберу способ смерти, и мне не нужно будет идти на эшафот. Здесь, в этом кольце, скрыта капелька яда, который в одну минуту избавит меня от страданий… Но мне поверили, мне вернули свободу, и в тот час, когда я собирался уже покончить с собой, мне захотелось жить, потому что я увидел вас и полюбил! А теперь говорите, — прибавил он, подходя к Марии, — можете ли вы простить мне это преступление?
