Пьер Сувестр - Ночной извозчик
— Еще бы!
И Фонарь с Глазком пустились вслед за девушкой.
— Скажите, мадам, это дом семнадцать по улице Перванш?
— Правильно, семнадцатый номер и есть, а вам что нужно, господа хорошие?
Человек, обратившийся к привратнице небольшого дома, в котором, по-видимому, жил рабочий люд, подозвал своего приятеля, стоявшего на мостовой возле тележки, на которую был погружен матрац:
— Слушай: Артур, твою заказчицу как звать-то?
— Мадемуазель Раймонда.
Привратница услышала знакомое имя.
— Мадемуазель Раймонда? Да, она здесь живет, а вам-то что надобно?
— Матрац ей привезли, мадам, взамен старого.
— В такой-то час?
Рабочий равнодушно пожал плечами.
— Наше дело маленькое, — сказал он, — нас сюда послали. На каком она этаже-то?
Но он не учел сопротивления привратницы, охранявшей дом.
— В такой-то час, — повторила она, — матрац привезли? Да что это на вас нашло?
— А что такого? Ее дома нет, что ли?
— Дома-то она дома… только я в такой час не пускаю поставщиков.
— Ну, вот еще!..
Тот, кто привез тачку, подошел к привратнице.
— Дайте нам подняться, — сказал он добродушно, — мы не нашумим. Минутное дело! Надо же людям друг другу помогать… Мы ведь не по своей воле припозднились — какой вам-то прок, когда нас хозяин облает, если мы не доставим заказ?
Это был простейший довод, но он тронул добрую женщину, и она посторонилась, пропуская их.
— Ладно, подымайтесь! Четвертый этаж, дверь справа… Только тихо, тут у меня все жильцы рано встают, не любят, чтоб им спать мешали…
— Ладно… ладно.
И оба стали подниматься по лестнице, подхватив матрац, привезенный ими на ручной тележке, которую они оставили внизу, на обочине.
Раймонда, красивая продавщица из «Пари-Галери», пообедала, как всегда, в закусочной «Бульон» и направилась на вокзал Сен-Лазар, откуда она каждый вечер отправлялась домой, в Буа-Коломб. По приезде домой она поднялась к себе, положила шляпку на убогий комод и стала раздеваться, но вдруг с удивлением повернулась к двери.
— Кто там стучит? — спросила она. И остановилась посреди комнаты, прислушиваясь. — Странно, — тихо проговорила она, — я точно слышала, как кто-то ходит по моей площадке. Ну, значит, почудилось.
И она собралась было готовиться ко сну, как вдруг что-то заставило ее вздрогнуть.
— Нервы, должно быть, разошлись, — сказала она и подошла к окну, но тотчас же замерла на месте, потрясенная, дрожащая, полумертвая от страха — в окне показался какой-то человек. В руке он держал револьвер, угрожая ей, и она услышала его приказ:
— Молчать — не то башку разнесу!
Раймонда в ужасе отступила. Пригрозивший ей человек прыгнул в комнату и повторил:
— Слыхала? Только пикни — пришью на месте. — И с этими словами он нахальной походочкой, вразвалку, прошелся по комнате, а затем приблизился к девушке, сверля ее злобным взглядом и не опуская револьвер.
Раймонда, бледная как смерть, отступила и прислонилась к двери; ей казалось — она вот-вот умрет от страха, но ни за что не сможет пошевелиться, двинуться с места, хоть как-то оказать сопротивление тому, кто так неожиданно проник в ее комнату. Словно зачарованная, она не могла отвести глаз от лица негодяя, стоявшего х ней вплотную. Наконец она сделала над собой нечеловеческое усилие и произнесла почти беззвучно:
— Что вы хотите от меня? Кто вы такой?
Незнакомец ухмыльнулся:
— Кто я такой? Фонарь! Что, съела? А вот чего я хочу — сейчас узнаешь.
Но чары были нарушены: как только незнакомец ответил ей, Раймонда почувствовала, что она понемногу оживает.
— Я… я отдам вам все, что у меня есть, — прохрипела она, — только не убивайте меня, сжальтесь…
В тот же миг она резко повернулась и, надеясь застать бандита врасплох, быстрым движением открыла дверь, чтобы выпрыгнуть на лестничную площадку.
Увы! Это ей не удалось. Едва она распахнула дверь, как Фонарь откинулся назад и с издевкой крикнул:
— Подбирай черепки!
Попытка бедной Раймонды была напрасной. Не успела она переступить порог, как страшный удар кулаком в лицо чуть не свалил ее с ног, а насмешливый голос Глазка объявил:
— Один-ноль!
И так как он любил драться, Глазок снова обрушил кулак на голову несчастной девушки. Раймонда, даже не охнув, рухнула на пол; измученная страхом и болью, она потеряла сознание. Фонарь быстрым движением подхватил ее, перенес в спальню и положил на пол. Затем он стал торопить своего сообщника:
— Давай, давай, Глазок, действуй, работа слажена — обошлось без пальбы… тем лучше… тащи сюда матрац.
Глазок вышел на площадку и приволок оттуда матрац, который они принесли в дом, выдав себя за рабочих-матрасников. Он втащил матрац в спальню несчастной Раймонды и закрыл за собой дверь.
— Ну, парень, — хихикал он тихонько, — что ни говори, чистая работа. Спасибо нам скажут — классно все сварганили.
Фонарь спокойно добавил:
— Монету зазря не дадут.
Глазок не унимался:
— Все-таки подфартило нам, что окошко на площадке было открыто и ты по трубе залез к крале в окно, пока я стоял на стреме.
— Да, подфартило, это точно. А теперь заткни хайло, давай шевелись.
Странная сцена разыгралась затем в спальне несчастной продавщицы из «Пари-Галери».
Кто же такие были Фонарь и Глазок? Что им было нужно? Чего они добивались? Ограбление, видимо, не являлось их целью. Они не были «домушниками» и ничего красть не собирались. Зачем же они притащили матрац?
Бедняжка Раймонда по-прежнему лежала на полу без сознания, а Фонарь с Глазком аккуратно раскладывали на полу свой странный груз.
— Раскрывай! — приказал Фонарь. — Ты начинай с того конца, я с другого.
И они занялись престранным делом. Аккуратно распоров матрац, они вытащили половину шерсти, которой он был набит.
— А все-таки, все-таки, — приговаривал Фонарь, как бы размышляя, — ловко мы все это обмозговали.
Наконец, матрац был распорот.
— Гоп-ля! Закладывай девчонку!
Совершенно спокойно, будто занимаясь привычным делом, они схватили красавицу Раймонду — один за ноги, другой за плечи.
— Раз, два, три! — скомандовал Фонарь.
— Готово! — произнес в ответ Глазок.
Бесчувственное тело Раймонды лежало теперь внутри матраца.
Так-то оно так, — заявил Фонарь. — Только колбаска требует обвязки.
— Как положено.
— Вот и гони сюда ленты-банты.
Минуту спустя Раймонда была связана по рукам и ногам, с кляпом во рту, и даже, приди она в себя, ей не удалось бы ни крикнуть, ни пошевелиться.
