Пьер Сувестр - Пустой гроб
В тот день рынок переживал глубокое потрясение, кризис казался неотвратимым.
Неожиданно, в момент открытия биржи, стало известно о довольно-таки странной афере — речь шла о пушках, в большом количестве заказанных одной французской фабрике какими-то иностранцами.
Этот факт сам по себе не был необычен, а между тем пульс биржи забился с безумным ускорением.
Едва только о деле стало известно, как тотчас поползли разноречивые слухи, они подтверждались, обретали своих хулителей и своих яростных защитников.
Все столпились вокруг так называемой «корзины»[2], шепотом передавая друг другу самую невероятную информацию:
— Господи, да ведь это война… Продаю золотые прииски.
— А я продам свои медные рудники.
— Слышал кто-нибудь, что предпринимает Ротшильд?
Первым делом пытались выведать, какую позицию занимают крупные биржевые спекулянты.
Продают или покупают?
Играют на повышение или на понижение?
Новость, принесенная неизвестно кем и откуда, мгновенно облетела всех.
Обрушившись ураганом, она буквально перелетала из уст в уста, грозила бурей.
Кто-то крикнул:
— Играем на понижение.
В ответ прозвучало:
— Черт возьми, трюк известный, завтра же произойдет повышение на два пункта.
С этого момента биржевики потеряли всякое хладнокровие, на маклеров обрушился поток распоряжений.
— Продавайте! Продавайте!
Или:
— В конце дня продаю все.
И без всякой на то причины, только потому, что кому-то пришло в голову выкрикнуть ни на чем не основанные сведения, весь рынок пришел в движение, загудел, курсы акций падали с устрашающей быстротой.
Даже рента понизилась на два пункта, в коридорах замелькали финансисты, они нервно покусывали губы и теребили усы, дрожащей рукой что-то царапали на клочках бумаги.
Это были те, кто оказался в проигрыше; другие же, более везучие, готовились отхватить куш и на пальцах показывали друг другу предполагаемую сумму выигрыша.
— Слышали, дорогой мой, как промахнулся такой-то? Рвет на себе волосы от отчаяния, глупец… А ведь вчера еще играл на повышение.
Ветер биржи дул на понижение, понижалось все, все рушилось, да может ли быть, чтобы некоторые финансисты так сглупили и накануне играли на повышение?
И нескончаемым, немолкнущим хрипом продолжал звучать мощный голос, вобравший в себя тысячу ни на что не похожих оттенков, голос непостижимый и звучный, он говорил о золоте, серебре, говорил об акциях и, казалось, не имел достаточно слов, чтобы обозначить все способы помещения капитала.
— Предлагаю медные рудники по шестьдесят пять тысяч.
— По шестьдесят три тысячи восемьдесят четыре отдаю сталелитейные заводы.
Предложения сменяли друг друга.
В безумной неразберихе акции предлагали целыми пакетами.
И вдруг, когда пробило полчаса и оставался всего час до окончания торговых сделок, произошла невероятная перемена.
Вновь разнеслась неожиданная информация.
— Появились банкиры… Заметили, сколько евреев?
Произнесший эти слова имел в виду группу богатых финансистов, которых на время объединило какое-нибудь сомнительное дельце и которые задавали тон на бирже, распуская сенсационные слухи.
Какова же была в тот день позиция банка?
Играл он на повышение? Или на понижение?
Предпринятый банком маневр потряс финансистов биржи сильнее, чем удар грома.
В пять минут картина определилась.
Вплоть до половины второго все играли на понижение, в два часа сгорали огромные состояния, известные биржевые маклеры собирались закрывать свои маклерские конторы, спекулянты уже нащупывали в кармане спасительный револьвер, когда внезапно курсы акций повысились.
Несколько мгновений хватило, чтобы рынок потерпел полный крах, а теперь, в считанное число минут, ситуация вновь полностью переменилась.
Рента вмиг снова поднялась на два пункта.
Медные рудники повысились в цене, возрос спрос на золотые прииски.
В мгновение ока паника сменилась энтузиазмом, и в этом было что-то зловещее.
— Ну и дела! Заметили, что делает банк?
Банк скупал акции.
Об этом сразу стало известно, обсуждению это не подлежало, и все старые завсегдатаи биржи отлично разгадали сей тонкий ход.
Подставным биржевикам, специально игравшим на понижение, в очередной раз удалось взбудоражить рынок. Заказ на пушки был чистой воды выдумкой, а поспешная и убыточная продажа акций — ни чем иным, как способом снизить их курс.
А теперь банк скупал акции, скупал все подряд, вовлекая рынок в чудовищную игру на повышение, ибо те, кто еще минуту назад предпочитал продавать, теперь покупал снова, чтобы, воспользовавшись повышением курса, пристроиться к удаче банка, разделить с ним барыш успешной махинации.
Подле «корзины» стоял, прислонившись к балюстраде, господин лет сорока, известный на бирже спекулянт; на лице его играла презрительная улыбка, одет он был неброско, но с безукоризненной элегантностью.
— Да здесь настоящий игорный дом! — твердил он себе под нос. — Чем больше плутуешь, тем больше выигрываешь… Итак, я в выигрыше.
Довольный собой, он безучастно поглядывал вокруг; давно предугадав, какой будет главная игра сегодняшнего дня, предвидя ее ход, он парировал нанесенный удар, дождался полного снижения курса, а затем принялся скупать акции.
— Чертова карусель, — продолжал он ворчать, — в проклятой этой загородке никогда не знаешь, богат ты или беден, в пять минут станешь миллионером, а через десять задумаешься о больнице.
Позади него какой-то человек что-то писал, приложив лист бумаги прямо к стене.
В ответ на последние слова он заметил:
— А вы, оказывается, скептик, Миньяс.
Элегантный финансист обернулся:
— Смотри-ка, вы тоже здесь? Как дела, Жорж?
— Лучше не бывает, меня насмешили последние ваши слова.
— Почему же? Вы-то, конечно, выиграли?
Тот, кого финансист по-приятельски назвал Жоржем, криво ухмыльнулся.
— Не выиграл и не проиграл.
— Как вам удалось?
— А я вообще не играл.
— Не играли? Быть того не может!
С этой минуты финансист Миньяс, казалось, утратил всякий интерес к финансовой борьбе. Он ближе подошел к своему приятелю и заинтересованно стал его рассматривать.
— Вы утверждаете, что не играли сегодня. Наверное, впервые в жизни. Что произошло, Жорж? Какого черта вы не попытали счастья в такой день, как сегодня?
Молодой человек, откликавшийся на имя Жорж, не торопясь, сложил листок бумаги, сунул его в бумажник и опять улыбнулся.
