Николае Штефэнеску - Загадка архива
— Если бы полиция обнародовала каждое своё предположение и действие, тюрьмы опустели бы, а нарушители спокойно разгуливали бы среди нас! — ответил комиссар.
— Если я вас правильно понял, ваша версия о самоубийстве имела целью ввести преступника в заблуждение? — спросил репортёр.
— Вы поняли меня правильно.
— Но похоже, что это не помогло поймать убийцу! — иронически возразил репортёр.
— Потому что есть журналисты, которые считают себя более искусными следователями, чем сами следователи, и которые, в поисках сенсаций, вмешиваются в не касающиеся их дела. Они ведут “расследование”, ставят палки в колёса, печатают сведения, которые добывают не самыми благовидными путями, а результат этого “усердия не по разуму” заставляет преступника насторожиться и предупреждает его, что за ним следят!
— Значит, вы утверждаете, что вам помешала печать?!
— Да, именно так! — твёрдо заявил комиссар. — Печать, которая должна не охотиться за сенсационными известиями, а помогать нам. Авторы уголовной хроники должны публиковать лишь сведения, получаемые от полиции!»
Интервью Пауля Михэйляну вызвало волну протестов среди репортёров, считавших себя знатоками в области криминалистики.
«Комиссар оскорбляет печать!»
«Вместо того, чтобы поймать убийцу, комиссар Пауль Михэйляну “поучает” журналистов!».
«Если мы будем ждать сведений от полиции, у нас отрастут бороды, как у патриархов».
После пяти основных фаворитов под списком подозреваемых была проведена черта. Допущения, предположения, но ни одного доказательства!
«Значит, кто же из пятерых?» — спрашивала одна газета.
«Или, может быть, шестой?» — писала другая.
А третья шутила:
«Убийца нашёлся. Теперь ищут комиссара полиции, который мог бы его арестовать.»
А комиссар полиции, неспособный довести следствие до конца, был вынужден подать в отставку.
Одному из серьёзных репортёров удалось взять у него интервью, впрочем, довольно-таки лаконичное;
«— Почему вы подали в отставку?
— За неудачу нужно платить!
— Можете ли вы добавить что-либо к тому, что сообщалось в печати?
— Нет.
— Кто из пятерых подозреваемых кажется вам более… подозрительным?
— Никто.
— Шестой?
— Может быть, шестой…
— У вас есть определённые подозрения?
— Комиссар полиции — не репортёр, он не имеет права предавать свои соображения гласности.»
Постепенно шум вокруг дела Беллы Кони утих, растаяв в большом вопросительном знаке. Последней вспышкой была отставка комиссара Пауля Михэйляну, который вёл следствие. В связи с этим одна газета упоминала, что достойный комиссар, в других, более сложных случаях проявивший талант и показавший свою несомненную принадлежность к «благородной расе следователей», был, возможно, вынужден подать в отставку из-за того, что не хотел разоблачать убийцу, который мог принадлежать к «хорошей семье», — одного из богачей, без зазрения совести бросающих огромные деньги на серебряные подносы официантов из «Альхамбры»… Потом дело было сдано в архив, получило порядковый номер, покрылось многолетней пылью, общественное мнение забыло о «деле Беллы Кони», и над ним простёрлось забвение.
И лишь вера прокурора во врождённую интуицию его друга, капитана Буня, и желание этого последнего продолжать сотрудничество с Аной Войня извлекли на свет эту историю двадцатилетней давности.
Один из подозреваемых симпатизирует литераторам
В голове Аны всё перемешалось. Листая газеты и журналы, занимавшиеся «делом Беллы Кони», она несколько часов прожила в другом мире. Но это не помогло ей прийти к какому-либо выводу. В памяти у неё остались лишь вопросы, поставленные разными газетами, вопросы, ответить на которые было ещё труднее теперь, через двадцать лет… Самоубийство? Или — убийство?
Когда Эмиль зашёл в читальный зал Библиотеки Академии наук, Ана его даже не заметила, хотя он смотрел прямо на неё. Она была измучена, как выжатый лимон. От усталости у неё кружилась голова. Губительные страсти профессионала! — как частенько говорил Эмиль.
Они вышли.
— Ну как, обнаружила убийцу? — пошутил Эмиль.
— Да! Это один из пятерых или — ещё проще — шестой! — ответила она.
— А всё же, каково твоё впечатление? — поинтересовался Эмиль.
— Не спрашивай меня сейчас! Я никак не приду в себя…
— Ладно. Тогда давай-ка введём в наши организмы дозу фосфора, необходимого для мозга! Приглашаю тебя на обед!
— Куда? Мне не хочется идти в ресторан, там шумно…
— Там, куда я тебя поведу, будет тихо! Ни оркестра, играющего «Кавалерию» или «Кармен», ни звона вилок и ножей, ни возгласов официантов, ни запаха чеснока от рыбного соуса за соседним столиком.
— Эмиль! — воскликнула Ана, притворяясь испуганной.
— Подумать только: тебе удалось произнести такую длинную фразу, никак не связанную с расследованием! Это потрясающе! Голова не заболела?
— Именно поэтому, — подхватил шутку Эмиль, — мне и необходим фосфор. Я израсходовал свой последний запас.
Эмиль заказал стол в частном ресторанчике на улице Штефан чел Маре. Это было небольшое заведение с несколькими столиками наверху, на первом этаже, и с четырьмя — в полуподвале. Фирменным блюдом его была рыба. Свежую рыбу привозили трижды в неделю.
— Итак, господин Эмиль, вы поддерживаете комиссионеров[1]! — пошутила Ана.
— Этот достоин всяческого уважения! — возразил Эмиль.
— Он один из немногих, знающих, как нужно обслуживать клиентов. К тому же, у него всегда подают свежую рыбу. В то время как большинство других, зная, что публика привыкла к плохому обслуживанию, продолжают «традицию»… вокзальных буфетов!
— А нам как раз необходим фосфор! — засмеялась Ана в тот самый момент, когда официант принёс им поднос, на котором красовалась отварная стерлядь, гарнированная цельными картофелинами и благоухающая лавровым листом.
Бутылка фирменного вина, прямо со льда, зелёный лук, салат из свежих помидор и огурцов — деликатесы!
— Жаль, что у него нет дузико! — пожалел Эмиль.
— А это ещё что за… рыба? — удивилась Ана.
— Ты не знаешь классиков! — укорил её Эмиль, принимая серьёзный вид. — Во-первых, это не рыба, а напиток. Жан Барт в своём романе «Европолис» замечает, что стерлядь нужно запивать дузико! А во-вторых, я и сам не знаю каков вкус этого напитка. Кажется, это что-то болгарское… Или греческое.
— Кажется, да, — вспомнила Ана. — Греческий напиток, что-то вроде анисовой водки, — закончила она компетентно.
