Джон Карр - Клетка для простака
– Готов?
– Подавай.
Хью высоко подбросил мяч.
Он и рукой и плечом почувствовал силу удара. Мяч, крутясь, просвистел над сеткой, взбил белую пыль – и вернулся прежде, чем Хью успел сдвинуться хоть на фут. Фрэнк, бесформенное белое пятно, без труда вернул мяч. Парируя удар, Хью едва не упал, но устоял на ногах. Он вернул мяч Фрэнку, тот, как всегда, оказался на месте и снова послал мяч не Китти, а Хью. Хью снова отбил, и звон прокатился в замкнутом пространстве; за чертой взметнулась белая пыль. Фрэнк подошел и проверил результат.
– Извините, старина, – аут.
Бренда уставилась на него во все глаза:
– Но, Фрэнк…
– Аут, – повторил Фрэнк. – Не повезло. Пятнадцать – ноль в нашу пользу.
Глава 3
Снисходительность
Когда начался этот сет между смешанными парами, доктор Николас Янг сидел в своем кабинете с суперинтендентом отдела уголовного розыска Хедли.
Кабинет находился на втором этаже в задней части дома и представлял собой длинную комнату с низким потолком; два его окна выходили в сад, а еще два – на тенистую подъездную дорогу, ведущую к гаражу. Здесь было прохладней, поскольку с одного из низких книжных шкафов доносилось жужжание электрического вентилятора. На письменном столе доктора Янга стояли небольшие часы, стрелки которых показывали без десяти минут шесть; на часовом календаре значилась дата – суббота, 10 августа.
Суперинтендент Хедли, высокий плотный мужчина, похожий на гвардейского полковника, еще не докурил предложенную ему дорогую сигару. Он сказал:
– Могу я говорить откровенно, доктор Янг?
– Это называется удар ниже пояса, – проворчал джентльмен, известный под именем Ник. – Ладно! Ладно! Ладно! Продолжайте.
– Я только что получил послание сэра Герберта. Но я испытываю сильное искушение добавить кое-что от себя. Поверите ли вы мне, если я представлю доказательства, что мистер Фрэнк Дорранс, ваш безупречный воспитанник, не более чем первостатейный молодой подлец и мерзавец.
Ник выпятил нижнюю губу:
– А не слишком ли много вы на себя берете?
– Похоже, так. Но мои слова не произвели на вас должного впечатления.
Раздражение Ника все возрастало.
– И что же, по-вашему, я должен сделать? – спросил он недовольным тоном. – Отчитать мальчика? Хорошо. Не возражаю. Но что еще? Не можете же вы сказать, что он совершил нечто подсудное.
В эту минуту Ник и выглядел, и чувствовал себя далеко не лучшим образом. Поскольку он плохо видел на один глаз – одно из стекол в его очках было затемнено, что придавало лицу этого джентльмена мрачное и даже зловещее выражение, – ему не следовало искушать судьбу и гнать спортивную машину с такой же скоростью, как Фрэнк Дорранс. Всего неделю назад он умудрился расплющить новый «даймлер», как театральный цилиндр, врезавшись в дерево в Хайгейте, в результате чего сломал себе правую руку, правую ключицу и левую ногу и не мог более владеть столь жизненно необходимыми частями тела. В этот день, сидя за своим письменным столом, словно косный истукан, он весь состоял из повязок и шин.
Старый Ник был записным щеголем. При невысоком росте и коренастой фигуре он тем не менее имел внушительный вид. На его широком лице с бульдожьей челюстью, уткнувшейся в воротник, выражался вызов. Бездействие бесило его. Он не мог танцевать. Не мог ездить верхом или играть в теннис. Он не мог даже зажечь спичку или смешать коктейль. Его неколебимая решимость никогда не стареть могла бы даже показаться отвратительной, если бы его потрясающая активность не проявлялась в умственной сфере так же, как и в физической.
В то время, когда психоанализ в Англии был почти неизвестен, он избрал его своей профессией и заработал целую кучу денег. Он не бездельничал даже в нынешнем плачевном состоянии: составлял кроссворды, изобретал игры, такие сложные, что в них никто не мог играть, и разрабатывал чистые, с медицинской точки зрения, способы убийства людей. Сунув костыль под мышку здоровой руки или сидя в инвалидном кресле, он довольно свободно передвигался. Но кости должны были окончательно срастись только через месяц, а тем временем гипсовый кокон причинял ему страшную боль и служил постоянным источником раздражения. Итак, он выбрал твердую линию.
– Послушайте, – сказал он. – Не сочтите меня неблагодарным…
– Здесь дело не в благодарности, – перебил высокий человек с тяжелой челюстью, сидевший напротив письменного стола. – Я просто передал вам некоторые сведения. Сожалею, если напрасно отнял у вас время.
– Погодите, погодите, погодите! Давайте говорить начистоту. Фрэнка видели в компании пьяных юнцов, которые наверняка угодят в какую-нибудь передрягу… Поскольку сэр Герберт Армстронг мой друг, то он посылает опытного суперинтендента предупредить меня. Прекрасно. Это знак уважения, и я ценю его. Но чтобы Фрэнк попал в неприятность… дудки!
Хедли с любопытством посмотрел на своего собеседника:
– Полагаю, вам известно все, что он делает?
– Говоря между нами, меня ничуть не интересует, что он делает, если в обществе мальчик ведет себя достойно. Я кое-что скажу вам. У этого мальчика есть характер.
– Очевидно.
– У этого мальчика… есть характер, – повторил Ник, слегка откидываясь в кресле, чтобы посмотреть на реакцию гостя, и выразительно кивая при каждом слове.
– Я в этом не сомневаюсь, доктор.
– Сила воли. Весь в меня. Скажу вам еще кое-что. Всего через месяц и три дня он женится на одной из прекраснейших девушек, каких вы когда-либо встречали: на дочери Боба Уайта. И после свадьбы они вместе унаследуют сумму в пятьдесят тысяч фунтов. Пятьдесят тысяч фунтов, – повторил Ник, акцентируя внимание посетителя на неувядающей популярности, которой пользуются банкноты. – Если повезет, то в течение года у них появится первый ребенок. Этому ребенку дадут имя Николас Янг Дорранс. Он будет учиться в хорошей приготовительной и средней школе, затем отправится в Сандхерст или Дартмут; мне все равно куда, но пусть это будет армия или военно-морской флот. Это решено. Фрэнка воспитал старик Джерри Нокс; и заметьте: я не говорю, что мне нравятся все черты его характера, но его сын… этого мальчика воспитаю я. И только я.
Хедли был довольно прямолинеен.
– Не сомневаюсь, – сказал он, – что ребенок будет достоин и вас, и своего будущего отца. Между прочим, какое родство связывает вас с Фрэнком Доррансом?
– С Фрэнком? Никакого родства.
– Но вы постоянно говорите, что он пошел в вас.
– Так оно и есть. Не хочу утомлять вас деталями, – сказал Ник, сияя при мысли о том, что вскоре станет дедом, – но это давняя история. В колледже нас было трое… побратимов, понимаете? Боб Уайт, Джерри Нокс и я.
