Агата Кристи - Укрощение Цербера
Графиня была еще ослепительнее, чем всегда, если такое вообще было возможно. Держалась она с истинно русским темпераментом — хлопала в ладоши и заливалась хохотом. Пол Вареско тоже был на месте. Сегодня он отказался от безупречного фрака в пользу костюма апаша[31] — наглухо застегнутой куртки и шарфа на шее. Вид у него был порочный и неотразимый. Не без труда ускользнув от увешанной бриллиантами плотной пожилой дамы, он наклонился к Элис Каннингэм, что-то деловито записывавшей в книжечку, и пригласил ее на танец. Плотная дама злобно покосилась на Элис и с обожанием проводила глазами Вареско.
Во взгляде мисс Каннингэм никакого обожания не было — он излучал чисто научный интерес. Судя по тому, что донеслось до Пуаро, пока Элис с Вареско проплывали мимо него в танце, с гувернанткой они уже разобрались и теперь обсуждали медсестру в начальной школе.
Когда смолкла музыка, счастливая и оживленная Элис присела рядом с Пуаро.
— Необычайно интересно, — заявила она. — Вареско будет главным героем моей книги. Символика абсолютно прозрачна. Скажем, проблемы с нижними рубашками. Стоит вместо рубашки подставить власяницу[32] — и все становится на свои места. Вы, конечно, можете сказать, что у него явно преступные наклонности, но это излечимо…
— Одно из самых дорогих сердцу женщины заблуждений — то, что она может исправить повесу, — прервал ее Пуаро.
Элис Каннингэм холодно взглянула на него:
— В этом нет ничего личного, мосье Пуаро.
— В этом никогда нет ничего личного, только совершенно бескорыстный альтруизм — но объектом его почему-то всегда становится смазливый представитель противоположного пола. Вас бы заинтересовало, к примеру, в какую школу ходил я и как ко мне относилась медсестра?
— Вы не преступный типаж, — отпарировала мисс Каннингэм.
— А что, преступные типажи вы распознаете с первого взгляда?
— Разумеется.
Тут за их столик присел профессор Лискерд.
— Обсуждаете преступников? Вам бы следовало проштудировать Законы Хаммурапи[33], мосье Пуаро. Восемнадцатый век до Рождества Христова. Очень познавательно. «Если в доме человека полыхает огонь, а человек, который пришел для тушения, поднял свой взор на добро хозяина и взял добро домохозяина, этот человек должен быть брошен в этот огонь»[34].
И профессор благосклонно уставился на жаровню.
— А есть шумерские законы, они еще древнее. «Если женщина возненавидела своего мужа и сказала: „Не прикасайся ко мне“, эту женщину должны бросить в воду». Дешевле и проще, чем бракоразводный процесс[35]. Но если муж говорит то же самое жене, он должен всего-навсего уплатить ей определенную меру серебра. Его в реку никто не бросает.
— Старо как мир, — сказала Элис Каннингэм. — Для мужчин один закон, для женщин — другой.
— Женщины, конечно, больше внимания придают денежной стороне, — задумчиво произнес профессор. — Знаете, — добавил он, — мне здесь нравится. Я тут часто бываю, и притом бесплатно. Благодаря графине — очень мило с ее стороны… Как она говорит, за мои советы относительно интерьера. На самом деле я здесь ни при чем — я понятия не имел, зачем она задает мне вопросы — и, разумеется, и она и художник все перепутали. Надеюсь, никто не узнает, что я имею хоть какое-то отношение к этому убожеству. Я такого не переживу. Но женщина она замечательная и чем-то похожа на вавилонянку. Видите ли, вавилонянки прекрасно вели торговые и хозяйственные дела…
Слова профессора потонули в общем гуле. Откуда-то донеслось слово «Полиция», женщины повскакали с мест, началось столпотворение. Выключился свет, стала тускнеть и электрическая жаровня.
На фоне всеобщего переполоха профессор продолжал невозмутимо цитировать Законы Хаммурапи.
Когда электричество зажглось вновь, Пуаро уже поднимался по широким пологим ступеням. Полицейские у входа отдали ему честь, он вышел наружу и свернул за угол. Там, прислонившись к стене, стоял дурно пахнущий красноносый человечек.
— Вот он я, командир, — заявил он озабоченным сиплым шепотом. — Ну что, я пошел?
— Да, действуйте.
— Чего-то фараонов вокруг до черта…
— Все в порядке. Они о вас предупреждены.
— Так чего, они встревать не будут?
— Не будут. Вы уверены, что сумеете сделать то, что от вас требуется? Пес огромный и свирепый.
— Мне он не страшен, — заверил человечек. — У меня тут кое-что припасено. Любой пес за мной хоть в преисподнюю отправится!
— В данном случае ваша задача — вывести его из преисподней, — уточнил Пуаро.
6Ранним утром зазвонил телефон. Пуаро снял трубку.
— Вы просили позвонить, — услышал он голос Джеппа.
— Да, конечно. Eh bien[36]?
— Зелья нет. Нашли только изумруды.
— И где же?
— У профессора Лискерда в кармане.
— У профессора Лискерда?
— Что, не верится? Честно говоря, я и сам в растерянности. Он обомлел, глаза на лоб вылезли, твердит, что понятия не имеет, как они попали к нему в карман, — и я, черт возьми, думаю, что это чистая правда! Вареско легко мог в темноте подсунуть ему камешки. Никогда не поверю, чтобы Лискерд впутался в такие дела. Он состоит во всех этих высоколобых обществах и даже Британский музей консультирует, а деньги тратит только на книги, и то на такую рухлядь, что в руки взять противно. Нет, он сюда не вписывается. Я начинаю думать, что мы промахнулись — в клубе наркотиков никогда и не было.
— Были, друг мой, были, и как раз этой ночью. Скажите, а через потайную дверь никто не пытался выйти?
— Пытались, а как же. Принц Генрих Сканденбергский со своим конюшим — он только вчера прибыл в Англию. Ивенс, член кабинета, — трудно быть лейбористским министром, шаг в сторону — и пропал! До прожигающих жизнь министров-консерваторов публике дела нет — считается, что они гуляют на свои, но стоит лейбористу засветиться, как налогоплательщики встают на дыбы и начинают вопить про народные денежки — и где-то они правы. Последней была леди Беатрис Вайнер — она послезавтра выходит замуж за этого зануду, молодого герцога Леоминстерского. Не думаю, чтобы кто-то из них имел отношение к наркотикам.
— Чутье вас не обманывает. Тем не менее наркотики в клубе были и кто-то их оттуда вынес.
— И кто же?
— Я, mon ami, — мягко произнес Пуаро.
Он едва успел повесить трубку, из которой доносилось невнятное рычанье Джеппа, как в прихожей раздался звонок. Пуаро отворил парадную дверь, и в нее вплыла графиня Росакова.
— Не были бы мы, увы, такими развалинами, — воскликнула она, — этот ранний визит считался бы крайне неприличным! Что ж, я пришла, как было сказано в вашей записке. За мной, кажется, шел полицейский, но он может подождать на улице. Так в чем же дело, друг мой?
