Жорж Онэ - Таинственная женщина
– Каким же образом? – спросил Лихтенбах, очень заинтересованный идеей.
– Пошлите к Барадье и Графу адвоката поумнее и предложите им помириться.
– Они не захотят.
– А вы откуда знаете? Все дело в том, чтобы предложение было сделано в надлежащей форме, чтобы убедить их в нравственных и материальных выгодах слияния этих дел в одно.
– Это бы спасло нас! – закричал Лихтенбах. – Только бы они мне попались в руки, уж я бы заставил их поплясать!
– Ну, это ваше дело! А, вы ожили, старый плут?
– Воистину, мысль о том, что Барадье и Граф меня одурачили, совсем меня убивает!.. Значит, я зря прожил на свете! С тех пор как я перебрался в Париж, у меня одна цель в жизни – как можно сильнее навредить им. И отказаться от этого наслаждения!.. Это было бы слишком. Но кого послать к ним?
– Пошлите священника, – подсказал Агостини.
– Разве что аббата д’Эскейракса, если только он захочет оказать мне услугу! О, это превосходная мысль! Он мастер уговаривать и умиротворять. Но что же следует предложить Барадье и Графу?
– Все, на что они, по вашим предположениям, могут согласиться… Что вам стоит? Впоследствии вы все равно наверстаете свое! Ведь у вас, кажется, есть дочь? Мне говорили, что она прекрасно воспитана и очень мила собой.
– Ну?
– Предложите выдать ее за молодого Барадье и обещайте дать огромное приданое. Если бы София только захотела вмешаться, она вам быстро обстряпала бы это дело!
На этот раз Агостини проявил серьезное недовольство: он ударил кулаком по столу и, устремив на обоих собеседников убийственный взгляд, сказал:
– Ну а я-то? С чем я-то остаюсь в подобной комбинации? Разве вы забыли, что эта девушка – моя невеста?
– Вам, конечно, придется потесниться.
– Да вы смеетесь надо мной! Значит, это серьезно? Значит, вы хотите расстроить все мои планы?
– А какова цена вашим планам, если Лихтенбах разорится? Кроме того, птенец, вы разве никогда не всматривались в господина Элиаса? Как вы полагаете, станет ли он с вами церемониться, если не будет в вас нуждаться? Вы уже сильно упали в его глазах. Перестаньте же буянить. Если потребуется уладить дело с вами, ну, вам заплатят. Я знаю, где достать денег…
Красавец итальянец положил руку на сердце:
– Какое же удовлетворение вы предложите мне, чтобы я смог утешиться?
– О, образец благовоспитанности! – подшутил Ганс. – Мы знаем, что ваше сердце столь же нежно, как и корыстно!
Лихтенбах, молчавший все время, пока шел разговор о его дочери, наконец вымолвил:
– Да разве возможно, чтобы член семьи Барадье женился на дочери Лихтенбаха? Никогда Барадье и Граф на это не дадут своего согласия… Да я и сам должен был бы протестовать против такого предприятия!..
Он с минуту помолчал, погрузившись в воспоминания, потом медленно продолжал:
– А между тем нельзя сказать, чтобы моя дочь не подходила их семье… Они хорошие люди! Но и она – прекрасная, гордая и честная натура… Что, если они согласятся? Тогда я был бы спокоен за судьбу моей дочери: ее жизнь протекла бы спокойно среди полного уважения. Эти Барадье – честные люди! Если бы они приняли в свою семью мою дочь, они стали бы обходиться с ней как с родной. И она не оказалась бы добычей авантюриста. Я их глубоко ненавижу, я желаю им всяческого зла за те оскорбления, что они нанесли мне… Но если бы моя дочь стала членом их семьи!..
На глаза сурового Элиаса навернулись слезы, и слезы эти стоили дороже алмаза: их вызвала отеческая любовь. Ганс прервал это излияние чувств – он не любил, когда люди предавались умилению.
– Так вы одобряете мой план? Сделайте же попытку примириться с нашими врагами. Предложите им все что вам заблагорассудится – это уж ваше дело, – и, если ваша попытка увенчается успехом, мы объединимся с Дальджетти. Все дело должно вестись от вашего имени. Но, конечно, вы нам предоставите соответственную часть… Вы видите, у молодого графа Чезаро аппетиты немалые. Следовательно, на том и порешим…
– Хорошо.
– Ну, так до свидания.
Ганс и Агостини удалились. Элиас в задумчивости походил по своему кабинету, потом отворил дверь и через парадные комнаты направился к дочери. Марианна сидела за рукоделием у окна, выходившего в сад. Увидав отца, она встала. Одетая в голубой пеньюар, отделанный кружевами, она со своими белокурыми, гладко причесанными волосами, окаймлявшими лицо, имела такой девственно-кроткий вид, что сердце отца преисполнилось умиления. Он сел, привлек ее к себе и с ласковым добродушием, какого она у него еще не видывала, заговорил с ней:
– Вот уже сколько времени прошло, как ты живешь дома, а еще не сказала, довольна ли ты и все ли идет так, как ты думала.
– Я была бы очень неблагодарным существом, если бы была недовольна: ты предоставляешь мне полную свободу в ведении нашего дома. Надеюсь, что и ты мной доволен…
– Разумеется, дорогая моя, и я бы хотел, чтобы мы всегда были вместе. Но ведь ты знаешь, что нам все-таки придется расстаться.
Марианна стала серьезной, и на ее лице появилось выражение грусти.
– Но ведь это нескоро случится, не правда ли? К чему нам торопиться!
– Ты рано или поздно выйдешь замуж… Разве тебе не хочется выйти замуж?
– Ну, смотря за кого…
Наступило молчание. Элиас, привыкший не стесняться в разговорах с людьми, чувствовал себя неловко перед этой совсем юной девушкой, которой он вздумал располагать по своему усмотрению. Он не осмеливался заговорить с ней об Агостини, с которым он же ее познакомил и которого еще накануне восхвалял ей. Марианне самой пришлось навести разговор на эту тему.
– Признаюсь, меня немного смущает твое расположение к этому молодому итальянцу, графу Агостини, и твои отзывы о нем.
– Но, дитя мое… – начал было Лихтенбах.
Марианна ласково прервала его:
– Нет, дай мне высказаться, потом ты можешь сколько хочешь восхвалять своего кандидата на мою руку. Но сначала позволь мне откровенно поговорить с тобой… Меня очень беспокоят замашки твоего графа. Он кажется мне неискренним. Он говорит слишком много любезностей и держит себя слишком бесцеремонно. Этот человек с постоянной улыбкой на лице и комплиментами на устах кажется мне очень подозрительным, да и голос его звучит фальшиво! А его холодный и злой взгляд всегда противоречит умильному выражению лица и его сладким словам. Наконец, дорогой отец, ведь он иностранец. Разве у нас, во Франции, нет своих молодых людей и тебе надо непременно искать жениха для своей дочери за границей? Правда, он граф… Но ведь я вовсе не стремлюсь носить какой-нибудь титул. К тому же он ничем не занят, а я хотела бы выйти замуж за человека, который работает… Папочка, неужели ты очень дорожишь этим графом Чезаро? Если бы ты хотел выдать меня замуж по моему вкусу, то выбрал бы другого жениха… Ведь твоя дочь – не какое-нибудь ничтожество. Ты мне часто это повторял, может быть, даже с некоторой излишней настойчивостью, так что я, пожалуй, могла бы сильно возмечтать о себе. Но, к счастью, я благоразумна и скромна… Только не давай мне в мужья человека праздного, тщеславного и злого. Если ты хочешь, чтобы я была спокойна, откажи этому красивому итальянцу… Мне не такого человека нужно…
