Дороти Сэйерс - Рассказы о лорде Питере
— Какое бесстыдство! — сказал викарий.
— Вы правы, Хэнкок, — откликнулся мистер Фробишер-Пим. — Но должен сказать, за это вам следует благодарить самого себя, хотя я, безусловно, согласен, что такого рода вещи совершенно недопустимы и осквернители должны быть найдены и строго наказаны. Но вы не можете не видеть, что многое в вашей деятельности кажется людям в лучшем случае папистской чепухой, хотя это, конечно, не оправдание...
Его укоряющий голос продолжал звучать все так же монотонно:
— ...и я действительно могу рассматривать это святотатственное дело со старым Бердоком, человеком, чья жизнь...
Полицейскому к этому времени удалось оттеснить деревенскую свиту, и теперь он стоял позади лорда Питера у входа в алтарь.
— Это не вы были сегодня ночью на дороге, сэр? Мне показалось, я узнал ваш голос. Вы нормально добрались до дома, сэр? Ничего не встретили?
В тоне, каким был задан этот вопрос, казалось, прозвучало нечто большее, чем праздное любопытство. Уимзи быстро обернулся.
— Нет, ничего не встретил... больше. Послушайте, сержант, кто по ночам правит в этой деревне каретой с белыми лошадьми?
— Еще не сержант, сэр, и пока не жду повышения. А про белых лошадей, сэр, точно сказать не могу. У мистера Мортимера, по ту сторону Эбботс Болтон, есть несколько прекрасных серых. Он лучший коневод в этих краях, но, понимаете, он не стал бы разъезжать на них в такой дождь, не правда ли, сэр?
— Да, это было бы неразумно.
— К тому же, сэр, — констебль низко наклонился к Уимзи и прошептал ему на ухо, — у мистера Мортимера есть голова на плечах, и, самое главное, у его лошадей тоже.
— Пожалуй, верно, — сказал Уимзи, несколько пораженный уместностью этого замечания. — А вам приходилось когда-нибудь видеть лошадь без головы?
— Нет, сэр, — с особой выразительностью сказал полисмен, — ни одной живой лошади без головы я не видел. Такое, как говорится, ни в какие ворота не лезет. А что касается этого церковного дела, то тут всего-навсего проделки мальчишек. Они не хотели причинить никакого вреда, сэр; просто немного позабавились, вот и все. Викарий очень хорошо говорит, сэр, но и слепому видно, что это не кенситисты и никто из таких, как они.
— Я и сам пришел к такому же заключению. — Разговор явно заинтересовал Уимзи, — но мне хотелось бы знать, что привело вас к этому выводу?
— Благослови вас Бог, сэр, но это же ясно, как Божий день! Те парни набросились бы на кресты, на статуи святых, на подсвечники и на — что вон там такое? (Он протянул толстый палец в сторону дарохранительницы.) А эти и пальцем не дотронулись до тех вещей, которые называют священными, и не причинили никакого вреда алтарю. Поэтому я и говорю, что это не «выпад», а больше смахивает на шутку. И с трупом мистера Бердока — видите, сэр, — они тоже обошлись уважительно. Значит, в глубине души они ничего плохого не хотели, понимаете?
— Совершенно с вами согласен, — сказал Уимзи. — Действительно, они проявили особую заботу, чтобы не коснуться ничего, что считается священным для верующего. Сколько вы уже служите, констебль?
— В феврале будет три года, сэр.
— Вам не приходила в голову мысль перебраться в город или открыть собственное дело?
— Хорошо бы, сэр, но ведь это не то, что как только захочешь, сразу и получишь.
Уимзи вынул из записной книжки визитную карточку.
— Когда вы что-нибудь надумаете, — сказал он, — передайте эту карточку главному инспектору Паркеру. Скажите ему, я думаю, что здесь у вас нет возможностей. Он мой хороший друг, и я уверен, он даст вам шанс.
— Я слышал о вас, милорд, — сказал довольный констебль. — Очень милостиво со стороны вашей светлости. Ну а теперь, я думаю, мне пора идти. Предоставьте это дело нам, мистер Фробишер-Пим, сэр; мы здесь до всего докопаемся.
— Надеюсь, — сказал мировой судья. — Между прочим, мистер Хэнкок, я полагаю, вы откажетесь теперь от неразумной идеи держать двери церкви открытыми по ночам. Ну, идемте, Уимзи; дадим им возможность приготовить церковь к похоронам. Что вы там нашли?
— Ничего, — ответил Уимзи, вглядываясь в пол. — Мне показалось, что тут завелся червяк-точильщик, но теперь я вижу, что это просто древесные опилки.
Он отряхнул пальцы и вслед за мистером Фробишер-Пимом вышел из церкви.
Если вы гостите в деревне, вам невольно приходится участвовать в жизни местного общества. Вот почему лорд Питер в должное время присутствовал на похоронах сквайра Бердока и созерцал, как осторожно предали земле гроб, — в моросящий дождик, конечно, но в присутствии большой и почтительной толпы прихожан.
После церемонии он был официально представлен мистеру и миссис Бердок и смог подтвердить свое первоначальное впечатление: леди хотя и была хороша, но не сказать, чтобы очень, и одевалась так, как и положено одеваться леди, чей гардероб пополняется за счет продажи шелковых чулок. Это была статная женщина, одетая с вызывающей роскошью. Ее рука, довольно сильно стиснувшая руку Уимзи, была унизана бриллиантами. Хэвиленд был настроен дружески: и в самом деле — какие могут быть основания у фабрикантов шелковых чулок относиться иначе к богатым людям знатного происхождения? Он, по-видимому, знал о высокой репутации Уимзи как антиквара и библиофила и простер свое радушие так далеко, что пригласил его осмотреть дом.
— Мой брат Мартин еще за границей, — сказал он, — но я уверен, он был бы в восторге, если бы вы зашли взглянуть на дом. Говорят, в библиотеке есть несколько превосходных старых книг. Мы останемся здесь до понедельника, если, конечно, мистер Хэнкок будет так любезен и приютит нас на это время. А не пойти ли нам туда завтра днем?
Уимзи сказал, что будет в восторге.
Миссис Хэнкок вмешалась в их разговор и спросила, не зайдет ли сначала лорд Питер к ним на чай.
Уимзи сказал, что это очень любезно с ее стороны.
— Тогда решено, — сказала миссис Бердок. — Вы и мистер Фробишер-Пим приходите на чай, а потом все вместе мы идем в старый дом. Я и сама его почти еще не видела.
— А дом стоит посмотреть, — сказал Фробишер-Пим. — Прекрасная старинная усадьба, но требует много денег на поддержание. Кстати, о завещании еще ничего не известно, мистер Бердок?
— Абсолютно ничего, — сказал Хэвиленд. — И это меня удивляет, потому что мистер Грэхем — наш адвокат, вы знаете, лорд Питер, — составил его сразу после той несчастной ссоры Мартина с отцом. Он это отлично помнит.
— А разве он не может вспомнить, что в нем было?
— Может, конечно, но он считает, что об этом неприлично говорить. Что тут поделаешь? Он один из закоснелых представителей этой профессии. Мартин когда-то называл его старым негодяем: Грэхем тогда не одобрял его поведения. Да и кроме того, считает мистер Грэхем, не исключено, что отец уничтожил старое завещание и составил новое.
