Адольф Бело - Любовники-убийцы
Иногда, когда у Фурбиса кончался табак или он начинал тяготиться своим уединением, он шел на берег моря. Порой он встречал там контрабандистов, возвращавшихся из Марселя, Тулона или Сент-Трапеца. Они разводили костер в тени какой-нибудь скалы и готовили себе ужин. Фурбис располагался около них и нередко разделял с ними трапезу. В продолжительной беседе они рассказывали об успехах, которых добились в течение дня, о трудности их ремесла, но, несмотря на это, прежний торговец скоро увлекся их жизнью. Общество этих людей придало ему мужества, и он решил изменить скучное течение жизни.
Конечно, никто сейчас не мог в нем заподозрить ни изысканного перекупщика из Горда, ни смелого товарища Праделя по кандалам. Он был бы вне всякой опасности, если бы пожелал продолжать свою жизнь подобным образом. Но как была тяжела его настоящая ноша! Постоянно один, со своими мыслями, не имея рядом с собой никого, кто бы мог рассеять его грусть, кроме изредка проезжавших погонщиков табунов лошадей, рыбаков и контрабандистов. Изредка им овладевал ужасный гнев. Он плакал о своей разрушенной жизни и разбитых надеждах. Но о чем он жалел более всего — так это о деньгах. «Я бы мог быть богатым, — говаривал он, — наслаждаясь жизнью, блистать в обществе!»
Иногда, когда его стадо паслось на берегу моря и он видел на далеком горизонте белеющий парус удалявшегося судна, Фурбисом вдруг овладевала безумная мысль бежать куда-нибудь далеко, где, неизвестный никому, он мог бы ходить, смело подняв голову, и обогащаться спокойно, не боясь, что кто-либо может отнять его имущество.
Но эти мысли овладевали им ненадолго. Его пугали долгие размышления о море. Он боялся опасностей морского плавания, его желание плыть ослабевало, и еще более взбешенный безысходностью своего положения, он пришпоривал свою лошадь, чтобы скорее избавиться от этого зрелища.
Прошло два года, не принесших никаких перемен в жизни Фурбиса. Его товарищи ежемесячно пользовались свободным днем, который они проводили в веселом обществе в трактирах Арля или Сен-Жиля, нередко в летние воскресные дни отправлялись они со своими стадами в деревни Прованса или южного Лангедока. Фурбис же постоянно оставался дома, отказывался от этих удовольствий, боясь, чтобы полиция не напала на его след.
В конце 1864 года он случайно узнал из газеты, привезенной одним из контрабандистов, что его старый товарищ по каторге Прадель был пойман в в Париже. Выстрелив в преследующего его агента, он был схвачен и снова осужден на пожизненную каторжную работу. Эта новость наполнила душу Фурбиса страхом. Он спрашивал себя, что станет с ним, если он не уйдет из Комарго. Он вспомнил, что когда расставался с Праделем, то сообщил ему, где намерен скрыться. Теперь, когда того будут допрашивать относительно Фурбиса, не выдаст ли он его? Однако Фурбис остался, отчасти веря в своего товарища, отчасти под влиянием новой идеи, посетившей его.
В течение последнего года пребывания в Комарго у Фурбиса не раз появлялась мысль бежать в Фонбланш. Была ли жива Бригитта? Как его дети? Кто поддерживал их существование до настоящего времени? Не должны ли они были просить милостыню? Только одна мысль занимала его: что стало с его семейством? Образ обворожительной Марго мало-помалу исчез из его памяти. Он не мечтал более ни о ком, кроме тихой, скромной Бригитты. Он вспоминал о ее любви к нему, о ее беспредельном терпении, ее доброте, ее бесконечном сострадании. Он помнил, как приходила она прощаться с ним в тот вечер, когда ему был вынесен приговор. Она не сделала ему ни одного упрека, не произнесла ни одной жалобы. Она произнесла лишь: «Тебе слишком много придется страдать. Я выращу твоих детей и буду молиться за тебя». И она заплакала, наклонившись к нему.
Он думал о своем старшем сыне, когда тот, проскользнув к нему в зале присяжных, обнял его своими ручонками.
Все эти воспоминания, давно забытые, снова проснулись в нем и ужасно мучили его. Были ли это угрызения совести? Нет, но природа взяла свое. Угасшая страсть к Марго, его уединение — все это снова разбудило в нем прежние чувства отца и мужа.
Однажды ночью желание вернуться в Фонбланш овладело им сильнее, чем когда-либо, и он покинул ферму, не предупредив никого и оставив вверенное ему стадо на волю Божью.
Глава XXIX
Бригитта все эти годы не покидала Горд. Как ни ужасна была та кровавая драма, в которой ей выпала участь стать одной из главных жертв, она не пала духом под тяжестью несчастья. Лишившись мужа, она стала в некоторой степени вдовой, но в ней нашлось достаточно энергии, чтобы смело взяться за работу. Разве не на ней лежала теперь обязанность поддерживать существование ее детей?
В обществе сочувственно отнеслись к ее тяжелому положению, и ей была оказана всяческая поддержка. Все окружающие старались помочь ей честным трудом обеспечивать жизнь семьи. Самые уважаемые семейства обращались к ней при малейшей необходимости. Детей бесплатно приняли в сельскую школу, так что в награду за свои страдания Бригитта наконец могла жить вполне спокойно. Это не была та счастливая жизнь, о которой она мечтала когда-то, выходя замуж за Фурбиса, но теперь она окончательно поняла, какого человека любила. Она не могла уже более восхвалять его перед другими.
Между тем ее потомство подрастало. Одному было девять, другому шесть лет. Они были здоровыми, разумными детьми. Старший отличался сообразительностью и нежностью чувств. В школе он был всегда первым по поведению, успехам и прилежанию. Дома он выказывал своей матери самую горячую привязанность, часто свойственную только детскому сердцу. Он был слишком серьезен для своих лет. Никто никогда не видел, чтобы он принимал участие в детских играх своих сверстников. Когда он не играл со своим младшим братом, к которому выказывал воистину родительскую заботливость, то ни на минуту не расставался с книгами. Все говорили, что ребенок, по-видимому, угадывал положение своей несчастной матери, а может быть, и сам страдал так же, как она.
Разве малым ребенком он не был свидетелем ужасных драм, которые нередко разыгрывались по вине его отца? Не раз слезы матери капали на его руки, и он становился невольным участником ее страданий. Молодой мозг легко воспринимает подобного рода впечатления, последствием чего является слишком ранняя серьезность.
Еще одна сцена глубоко запечатлелась в его сознании. В тот день, когда он в первый раз отправился в школу, куда приняли его благодаря хлопотам гордского священника, Бригитта подозвала его к себе и сказала:
— Милый Этьен, несмотря на то что ты еще ребенок, я должна серьезно поговорить с тобой. Твой отец не вернется больше к нам. Вся забота как о тебе, так и о твоем младшем брате ложится теперь на меня. Тебе выхлопотали место в школе. Нужно работать, чтобы ты мог достичь самостоятельности. Если я умру, у детки (так она называла младшего сына) не будет другой поддержки, кроме тебя.
