Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)
– Спасибо, – ответил анестезиолог. – Справлюсь сам.
– Никаких проблем, сэр, – заверил его Фокс.
Аллейн оставил их в клинике, сбежал по лестнице и, оказавшись на улице, поймал такси. Через сорок минут то же самое такси высадило его на Уигмор-стрит. На сей раз с ним были два сержанта в штатском. Им открыл коротышка дворецкий Робертса. Его лицо было очень бледным. Он посмотрел на Аллейна и молча отступил в сторону. Тот в сопровождении полицейских переступил порог и направился в гостиную. Робертс стоял перед камином. Над ним в свете лампы весело поблескивала картина, изображающая небольшое озеро и рождественские ели. Фокс стоял с внутренней стороны двери, а Бойз у окна. Наркозный аппарат, который прикатили сюда, оставили у стола.
Когда Робертс увидел Аллейна, он попытался что-то сказать, но не мог произнести ни слова. Наконец ему удалось проговорить:
– Инспектор Аллейн, зачем вы послали со мной этих людей?
Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
– Пришлось, – ответил тот. – Доктор Робертс, у меня ордер на ваш арест. Должен вас предупредить…
– Что? – крикнул анестезиолог. – У вас нет никаких оснований! Никаких доказательств! Глупец, что вы творите?
Аллейн подошел к напоминающему графин аппарату, наклонился и отвинтил деталь, похожую на болт. Но она оказалась не болтом, а верхней частью поршенька шприца, вместе с которым вышел и весь шприц.
– Оснований довольно, – сказал Аллейн.
Потребовалась хватка четырех полицейских, чтобы удержать анестезиолога, и на него пришлось надеть наручники. Душевнобольные иногда бывают очень сильными физически.
Взгляд в прошлое
Суббота, двадцатое. Вечер
Вечером, через два дня после ареста Робертса, Аллейн ужинал с Найджелом и Анджелой. Найджел до этого клянчил у инспектора информацию, и тот бросил ему крохи. А Анджела томилась в ожидании сведений из первых уст. За ужином Аллейн больше молчал и был замкнут. Анджела крепко стукнула Найджела по голени, когда тот попытался коснуться темы ареста, он едва сдержал крик и сердито посмотрел на невесту. Она едва заметно покачала головой.
– Что, больно, Батгейт? – усмехнулся Аллейн.
– О-о-о… да, – протянул Найджел.
– Как вы догадались, что я ему приложила? – спросила Анджела. – Да вы не иначе как сыщик.
– Не такой распрекрасный, чтобы вы обратили внимание, но надеюсь снова прийти в форму.
– Все ехидничаете? Расскажите лучше: вы довольны тем, как провели расследование? – запустила пробный шар Анджела.
– Невелика радость, если разгадка достается по чистому везению.
– По чистому везению! – воскликнул Найджел.
– Вот именно. – Аллейн взял бокал с портвейном, поднес к губам, многозначительно посмотрел на Найджела и пригубил вино. – Ну, вперед, – покорно проговорил он. – Давайте спрашивайте. Понимаю, почему я здесь. Вы не каждый вечер выставляете такое вино. Подкуп. Хитроумное взяточничество. Я прав?
– Да, – сознался Найджел.
– Я бы не стала давить на мистера Аллейна, – предостерегла жениха Анджела.
– Стали бы, если бы он поддавался, – загадочно произнес старший инспектор. – Знаю я ваши штучки и ваши повадки.
Его собеседники промолчали.
– Если хотите знать, – продолжил старший инспектор, – я намереваюсь проговорить несколько часов.
Найджел и Анджела расцвели.
– Какой же вы, право, душечка, – умилилась девушка. – Давайте пойдем с этим графином в соседнюю комнату. Больше не решаюсь тянуть из него здесь. Наступает время, когда дамам пора покидать гостиную.
Она поднялась, и Аллейн открыл перед ней дверь. Анджела прошла в небольшую комнату, торопливо подложила в камин четыре полена, поставила низкий столик между двумя креслами, а сама села на коврик у очага.
– Сюда! – решительно позвала она.
Мужчины вошли, Аллейн с благоговением поставил графин на стол, и они заняли свои места.
– Скорее. Жду не дождусь развлечения! – Анджела переводила взгляд с Аллейна на Найджела.
У них на лицах появилось довольное выражение, какое бывает у хорошо накормленных мужчин. В камине потрескивали дрова и жарко пылал огонь, освещая темную голову инспектора и его красивые руки. Он откинулся на спинку, устроился поудобнее, повернулся к Анджеле и улыбнулся.
– Можете начинать, – разрешила она.
– Но с какого места?
– С самого начала. С операционной.
– Про операционную могу сказать одно: идеальное место для преступления. Как только тело жертвы убрали, все по науке отмыто – гигиенически, до основания вычищено. Ни малейшего шанса найти отпечатки пальцев, и на полу тоже ничего значимого. И, разумеется, останься она в таком же виде, мы не нашли бы ничего, что указывало бы на Робертса.
– Начинайте с того момента, когда вы впервые заподозрили анестезиолога, – предложил Найджел.
– Может, лучше с того момента, когда ты заподозрил этого маленького смешного человечка?
– Черт возьми, а ведь было дело – подозревал!
– Неужели? – воскликнула Анджела.
– У меня не было в связи с ним никакой определенной версии, – признался старший инспектор. – Вот почему я заговорил о везении. Меня он беспокоил. Возникли сомнения на уровне предчувствия, а я этого не люблю. Он меня встревожил с самого первого раза, когда я познакомился с ним в его доме. В подсознании засели фантастические мысли. Робертс показался мне фанатиком. Эти долгие, возбужденные разглагольствования об отягощенной наследственности – уж слишком с большим жаром он об этом рассуждал. Расследование явно его нервировало, но он не мог держаться в стороне. Очень ненавязчиво предложил нам версию самоубийства и подкрепил лекцией по евгенике. Он был, конечно, искренен, слишком искренен. Атмосфера вокруг него казалась какой-то неспокойной – он был человеком с ide fixe [19] . Затем выложил мне длиннейшую историю, как по его вине от передозировки умер больной и поэтому он теперь отказывается делать уколы. Это меня насторожило, поскольку являлось искусным подтверждением его невиновности. «Он не мог совершить убийство, поскольку никогда не делает инъекций». Затем я увидел стетоскоп с рядами насечек на ручке, и ему тоже нашлось логичное объяснение. Робертс объяснил, что таким образом ведет счет успешным случаям анестезии пациентов с заболеваниями сердца. А мне вспомнились индейские томагавки, Эдвард Эллис [20] и моя рогатка, на которой я делал зарубки, убивая очередную птицу. Мне не давала покоя странная мысль, что этот стетоскоп – именно такого рода счетная палочка. Когда мы выяснили, что Робертс – один из участников митингов в Ленинском зале, я подумал, уж не агент ли он левых. Но когда узнал о том, что он подбивал левых проталкивать в парламенте закон о стерилизации, много понял. При следующей нашей встрече я решил застать Робертса врасплох, задав вопрос о левых, но он положил меня на обе лопатки тем, что стал добровольно рассказывать о них. Это могло быть тонким ходом, но я так не считал. Робертс подарил мне свою книгу, и в этом тоже проявилась его фанатичность. Почему научные занятия в связанных с сексом областях часто вызывают болезненные навязчивые идеи? Разумеется, не всегда, но часто. Книга Робертса – основательный, хорошо изложенный призыв к тому, как разумно продолжать здоровый род. В ней нет ничего истеричного, однако я ощутил привкус истерии в личности автора. В одной из глав он утверждал, будто цивилизованный мир мог бы избавиться от расходов и хлопот по содержанию слабоумных и умалишенных, избавившись от них. Робертс считал, что в течение определенного периода вместо стерилизации следует применять искоренение. Прочитав это, я вернулся к мысли, которая тревожила меня с того момента, как я с ним познакомился. О’Каллаган принадлежал к тем, кого Робертс считал людьми с плохой наследственностью. Предположим, подумал я и по-краснел от собственного легковерия, что у него возникла блестящая идея заняться благим делом, уничтожая таких людей, если представлялась возможность. Предположим, он совершал нечто подобное прежде, и всякий раз, когда попытка удавалась, делал насечки на своем стетоскопе.
