Агата Кристи - Сердце огня - Роман
— Я согласен с вами, друг мой — дома ему не место.
— Женщина должна быть хорошенькой и спокойной, — сказал мистер Ааронс, — и должна хорошо готовить.
— Мирель не так уж давно выступает, ведь так? — спросил Пуаро.
— Года два с половиной, — ответил мистер Ааронс. — Ее открыл какой-то французский герцог. Я слышал, что теперь она сошлась с греческим премьер-министром — дипломаты всегда легко выкладывают денежки.
— Вот, право, новость! — сказал Пуаро.
— О! У этой дамы не бывает простоев. Говорят, молодой Кеттеринг убил из-за нее свою жену, хотя я и не слышал подробностей. Так или иначе, он в тюрьме, а ей пришлось подыскивать себе другого — и тут уж она не промахнулась: говорят, она теперь носит рубин величиной с голубиное яйцо — я, правда, сам никогда не видел голубиных яиц, но так говорят.
— Рубин с голубиное яйцо! — сказал Пуаро. Его глаза позеленели. — Как интересно!
— Я слышал от своего друга, — сказал мистер Ааронс, — но то может быть и цветное стекло. Все женщины одинаковы — всегда стремятся перещеголять друг друга по части драгоценностей. Мирель хвастает, что ее рубин — роковой камень. Кажется, она называет его «Сердце огня».
— Но, если я хорошо помню, — сказал Пуаро, — рубин под названием «Сердце огня» — это центральный камень в колье.
— Вот видите! Я же сказал вам, что женщины все врут о своих драгоценностях: у нее отдельный камень, он висит на платиновой цепочке у нее на шее. Так что, как я и говорил: десять против одного — не рубин, а кусок цветного стекла.
— Нет, — тихо сказал Пуаро. — Нет, почему-то я не думаю, что это цветное стекло.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
КЭТРИН И ПУАРО ОБМЕНИВАЮТСЯ МНЕНИЯМИ
— Вы изменились, мадемуазель, — неожиданно сказал Пуаро. Они с Кэтрин сидели друг против друга за маленьким столиком в отеле «Савой». — Да, вы изменились.
— В чем?
— Мадемуазель, нюансы так трудно описать словами.
— Я стала старше.
— Да, вы стали старше. Но я не хочу сказать, что у вас прибавилось морщин. Когда мы впервые встретились, мадемуазель, вы выглядели как спокойный зритель, с интересом следящий за тем, что происходит на сцене.
— А теперь?
— А теперь вы больше не зритель. Может быть, что, то я сейчас скажу, бессмыслица, но теперь вы похожи на бойца, ведущего трудный и утомительный поединок.
— Мою старушку иногда тяжело переносить, — Кэтрин улыбнулась, — но могу вас уверить, что я не веду с ней баталий. Вы как-нибудь приезжайте, познакомьтесь с ней, месье Пуаро — думаю, вы должны оценить ее мужество и стойкость духа.
Они помолчали, пока официант устраивал на столе блюдо с цыпленком en casserole. Когда он ушел, Пуаро сказал:
— Я вам когда-нибудь рассказывал о своем друге Гастингсе? О том, который назвал меня человеком-устрицей? Eh bien, мадемуазель, вы очень похожи на меня, вы — даже больше, чем я, — предпочитаете действовать в одиночку.
— Чепуха, — сказала Кэтрин.
— Эркюль Пуаро никогда не говорит чепухи. Все именно так, как я сказал.
— Вы встречались с кем-нибудь из наших друзей по Ривьере с тех пор, как вернулись в Англию, мадемуазель?
— Я виделась с майором Кнайтоном.
— Ага. Ну и как?
Под взглядом мерцающих глаз Пуаро Кэтрин опустила веки.
— Значит, мистер Ван Алден все еще в Лондоне?
— Да.
— Я должен постараться увидеть его завтра или послезавтра.
— У вас есть для него новости?
— Почему вы так подумали?
— Я… просто мне так показалось.
Пуаро пристально глянул на нее.
— Я вижу, мадемуазель, вы хотите о многом спросить меня. Так в чем же дело? Разве загадка «Голубого поезда» не наш с вами собственный «roman policier»?
— Да, да, я хотела бы спросить вас кое о чем.
— Eh bien?
Кэтрин вдруг решилась и подняла глаза.
— Что вы делали в Париже, месье Пуаро?
Пуаро слегка улыбнулся.
— Я посетил русское посольство.
— Вот оно что…
— Я вижу, это ни о чем вам не говорит. Но я не буду человеком-устрицей. Нет, я положу карты на стол, чего устрицы, вне всякого сомнения, никогда не делают. Вы подозреваете, не правда ли, что я не доволен ходом дела Дерека Кеттеринга?
— Да, как раз то, что меня удивляет. Тогда, в Ницце, я думала, что вы покончили с делом.
— Вы говорите не все, что думаете, мадемуазель, но я все признаю. Это я — вернее, мое расследование — привело Дерека Кеттеринга туда, где он сейчас находится. Если бы не я, следователь по сию пору тщетно пытался бы приписать преступление графу де ля Рош. Eh bien, мадемуазель, я не жалею о том, что сделал. У меня был только один долг — открыть правду, что и привело меня прямо к Дереку Кеттерингу. Но кончается ли след именно здесь? Полиция говорит — да, но я — Эркюль Пуаро — не удовлетворен.
Он вдруг сменил тему.
— Скажите, мадемуазель, вам в последнее время не писала мадемуазель Ленокс?
— Только одно очень короткое письмо. Кажется, ей неприятно, что я вернулась в Англию.
Пуаро кивнул.
— Я говорил с ней в тот вечер, когда был арестован месье Кеттеринг, — во многих отношениях интересный разговор.
Он опять замолчал, и Кэтрин тоже молчала.
— Мадемуазель, — сказал он наконец, — я теперь вступаю в деликатную область и не могу промолчать. Есть, я думаю, кто-то, кто любит месье Кеттеринга — поправьте меня, если я ошибаюсь. Так вот, для ее блага, да, ради ее блага — и я надеюсь, что прав, а полиция ошибается, — скажите, если знаете, кто эта дама?
После короткой паузы Кэтрин ответила:
— Да… думаю, что знаю.
Пуаро склонился над столиком.
— Я не удовлетворен, мадемуазель. Нет, я не удовлетворен. Факты — основные факты — ведут прямо к Дереку Кеттерингу. Но есть один факт, на который никто не обратил внимания.
— О чем же речь?
— Обезображенное лицо жертвы. Я сотни раз спрашивал себя, мадемуазель: «Стал бы Дерек Кеттеринг наносить страшный удар в лицо, уже совершив убийство?» Что это могло ему дать? Какая цель преследовалась? Сообразно ли такое действие характеру месье Кеттеринга, его темпераменту? И, мадемуазель, ответы абсолютно неудовлетворительны. Снова и снова я задавал себе один и тот же вопрос — «Зачем?». Единственное, что помогло мне в решении проблемы — вот что.
Он достал записную книжку и вынул из нее что-то, держа это что-то между большим и указательным пальцами.
— Вы помните, мадемуазель? Вы видели, как я снял волоски с пледа в железнодорожном вагоне.
Кэтрин наклонилась и внимательно посмотрела на волосы.
— Я вижу, они ничего не говорят вам, мадемуазель. И все-таки, я почему-то думаю, что вы догадываетесь о многом.
