Анна Грин - Кто убийца?
Ответ получился очень длинный и положительно испугал меня:
«В настоящее время я не хочу думать о мистере Роббинсе и советую вам сделать то же. Он знает, что я немедленно сообщу ему, как только буду иметь возможность принять его, но пока время еще не настало. Он не должен терять мужества: если он когда-либо будет осчастливлен мной, то счастье его будет полное».
«Если, — подумал я, — это „если“ могло уничтожить все».
– Вместо того, — продолжила миссис Бельден, — чтобы исполнить волю Мэри Левенворт, я написала Клеверингу, что жена его просит запастись терпением и я немедленно сообщу, если в жизни Мэри произойдет какая-нибудь перемена.
Развязка наступила скорее, чем я предполагала. Две недели спустя я узнала о смерти священника, венчавшего их, а затем прочитала в газетах, что мистер Клеверинг опять вернулся в Нью-Йорк и поселился в Гофман-хаусе.
Впоследствии я узнала, что нетерпеливый муж делал все, что только было возможно, чтобы приблизиться к своей жене, но все было напрасно. Наконец он решился, даже рискуя навлечь на себя ее гнев, обратиться к ее дяде. Супруге он написал только следующие строки:
«Я хочу обладать тобой, с приданым или нет, мне безразлично. Если ты не придешь сама, то я, следуя примеру своих предков, неустрашимых рыцарей, возьму штурмом твой замок и похищу тебя».
Несколько дней спустя он получил от Мэри следующий ответ:
«Если мистер Роббинс хочет быть когда-либо счастливым с той, которую любит, то он должен еще раз хорошенько обдумать свое решение, высказанное в последнем письме. Своим поступком он не только разрушил бы счастье любимой особы, но также разорвал бы те узы, от которых он ждет столько счастья».
На записке не было ни подписи, ни числа. Две недели спустя мистера Левенворта нашли мертвым в его комнате, и совершенно неожиданно ко мне вдруг явилась Джен с просьбой принять ее и укрыть на время от всех, если только я еще по-прежнему люблю Мэри Левенворт и желаю ей счастья.
Глава ХХХIII
Неожиданное признание
Миссис Бельден замолчала и погрузилась в грустные раздумья; я спросил ее, каким образом случилось, что никто из соседей не заметил, как Джен явилась к ней и поселилась здесь.
– Дело происходило так, — сказала она. — Стояла холодная сырая ночь, я рано легла спать; вдруг в час ночи кто-то осторожно постучал в окно, находившееся рядом с изголовьем постели. В полной уверенности, что заболел кто-нибудь из соседей и требуется моя помощь, я вскочила с кровати и спросила, кто там.
«Я Джен, горничная барышень Левенворт, пожалуйста впустите меня через кухонную дверь», — раздалось в ответ.
Удивленная этим неожиданным появлением, я зажгла лампу и пошла открыть дверь. Но при виде Джен я в ужасе отшатнулась. Она была бледна как смерть, дрожала и походила скорее на привидение, чем на живое существо; багажа с ней никакого не было.
«Джен, что случилось? — воскликнула я. — Почему вы приехали в такую пору и в таком виде?» — «Мисс Левенворт послала меня, — ответила она таким тоном, будто повторяла заранее внушенные ей слова, — она велела, чтобы я оставалась в вашем доме, но так, чтобы никто меня не видел и не знал, что я тут нахожусь». — «Но почему? Что случилось?» — спрашивала я, встревоженная.
«Этого я не могу сказать, — прошептала бедняжка, — мне запрещено, мне только велено остаться на время у вас». — «Но мне-то вы можете все сказать», — заметила я, помогая ей раздеться. «Я никому ни слова не должна говорить, — повторила она, — я дала клятву, и никакая сила на земле не заставит меня ее нарушить. Хотите ли вы меня принять на таких условиях или выбросите из дому?» — «Можете оставаться у меня». — «И вы никому не скажете о том, что я здесь?» — «Ни единой душе».
Это, по-видимому, ее успокоило; несчастная поблагодарила меня и покорно пошла в ту комнату, которую я указала ей, как самую уединенную во всем доме. Там она и оставалась до своей ужасной смерти.
– И это все? — спросил я. — Неужели она вам так и не дала никаких объяснений? Неужели не рассказала, почему бежала сюда и при каких обстоятельствах ушла из дома?
– Нет, она упорно молчала. Даже когда я с газетой в руках прямо спросила, имеет ли ее бегство какое-либо отношение к убийству старика Левенворта, и тогда она ничего не ответила, будто невидимая рука зажала ей рот.
Мы немного помолчали, потом я опять спросил:
– Скажите, не было ли у вас других поводов для подозрений, высказанных вами, кроме истории венчания Мэри, ее тяжелого положения, из которого освободить ее могла только смерть дяди, и уверений Джен, что она бежала сюда по приказанию Мэри?
– Все это, конечно, было подозрительно, но помимо этого вчера я получила от нее письмо, которое находится теперь у вас, как вы говорили. Я знаю, конечно, что грешно в подобном случае делать слишком поспешные выводы, но… но разве я могу думать иначе после всего того, что узнала?
Я ничего не ответил и опять спросил себя мысленно: «Можно ли после всего, что я узнал, быть еще уверенным в том, что Мэри Левенворт действительно не виновна в пролитой крови?»
– Конечно, ужасно делать такие выводы, — повторила миссис Бельден, — и если бы не слова, написанные ее собственной рукой, то, конечно…
– Миссис Бельден, — заметил я, — в начале нашего разговора вы высказали подозрение, что Мэри могла совершить это ужасное преступление не сама, а при помощи другого лица. Вы готовы подтвердить свои слова?
– Да, готова. Каково бы ни было ее участие в этом ужасном деле, но поднять сама руку на своего дядю она не могла. И только человек, любивший ее, стремившийся к обладанию ею, мог решиться на то, чтобы уничтожить препятствие, стоявшее между ним и ею.
– Значит, вы думаете, что…
– Что Клеверинг убийца? Без сомнения. Но разве недостаточно ужасна уже одна мысль о том, что он ее муж?
– Конечно, — ответил я и встал, чтобы скрыть волнение, охватившее меня после этого разговора.
Не знаю, что побудило меня вновь подняться по лестнице и войти в комнату, находившуюся над столовой. Девушка, лежавшая там, погруженная в беспробудный сон, могла бы лучше остальных разрешить томившую нас всех загадку. Я подошел к постели и посмотрел на ее спокойное, бесстрастное лицо почти с укором, но вдруг заметил, что из-под ее плеча выглядывал какой-то клочок бумаги. Что это? Письмо?
В высшей степени удивленный своим неожиданным открытием, я быстро нагнулся и достал листок; он был запечатан сургучом, но без адреса. Я тотчас же вскрыл его и прочел следующие строки, написанные, по-видимому, самой Джен, поскольку почерк был неровный, как обычно пишут люди малограмотные.
