Дороти Сэйерс - Рассказы о лорде Питере
— Прекрасно, сэр. Теперь она стала получать солодовый прикорм. И, похоже, он ей пришелся по вкусу.
— Именно так. У Планкетта были небольшие сомнения на этот счет, но я слышал об этом прикорме очень хорошие отзывы. Просто Планкетт не любит экспериментировать. И, в общем-то, я с ним согласен. А кстати, где он?
— Утром он неважно себя чувствовал, сэр.
— Грустно это слышать, Мэрридью. Опять ревматизм?
— Нет, сэр. Как сказала миссис Планкетт, он пережил небольшое потрясение.
— Потрясение? Какое потрясение? Надеюсь, с Элфом и Элис все в порядке?
— Да, сэр. Но дело в том, что... Я понял, ему что-то привиделось.
— «Что-то привиделось»? Что ты имеешь в виду?
— Ну, сэр, что-то вроде знамения, как он говорит.
— Знамения? Боже милостивый, Мерридью, таких мыслей у него и в голове не должно быть. Удивляюсь Планкетту. Я всегда считал его рассудительным человеком. И какое же это было знамение, что он говорит?
На лице Мерридью появилось выражение легкого упрямства.
— Право, затрудняюсь сказать, сэр.
— Странная история. Я должен пойти повидать Планкетта. Он дома?
— Да, сэр.
— Тогда мы сейчас же идем к нему. Вы не возражаете, Уимзи? Не могу допустить, чтобы дело дошло до болезни. Если ему что-то померещилось, самое лучшее обратиться к врачу. Продолжайте, Мерридью, делать все, что делаете, и, конечно, главное — тепло и покой. Эти кирпичные полы имеют свойство пропускать влагу. Я думаю выложить все помещение бетоном, но это, понятно, требует денег. Не представляю себе, — продолжал он, направляясь мимо оранжереи к аккуратному коттеджу, возле которого протянулись несколько огородных грядок, — что могло так встревожить Планкетта? Надеюсь, ничего серьезного. Он стареет, конечно, но все-таки следует быть выше того, чтобы верить во всякие знамения. Вы не представляете, какие странные вещи приходят иногда в головы этим людям. Скорее всего, он заглянул вчера вечером в «Усталый путник», а потом, возвращаясь домой, увидел чье-то развешанное для просушки белье.
— Нет, не белье, — машинально поправил Уимзи.
С его склонностью к дедукции он тут же подметил ошибку в рассуждениях и с некоторым раздражением — дело того не стоило — пояснил:
— Вчера вечером дождь лил как из ведра. Сегодня четверг, а во вторник и среду днем стояла прекрасная погода, значит белье уже успели высушить.
— Ну... ну... тогда что-нибудь еще: столб или белая обезьянка миссис Гидденс. Планкетт, к сожалению, может иногда хватить лишку, простите за такое выражение, но он хороший собачник, так что приходится с этим мириться. Вокруг этих мест сложилось множество суеверий, и, стоит войти в доверие к местным жителям, они порасскажут вам столько странных историй... Вы будете удивлены, как далеки мы от цивилизованного мира. Не здесь, конечно, а в Эбботс Болтон, пятнадцать миль в сторону. Там уверяют, например, что человек, убивший зайца на охоте, непременно поплатится жизнью. Ведьмы, знаете ли, и всякая другая нечисть...
— Ничуть этому не удивляюсь. В Германии есть места, где до сих пор рассказывают о человеке-волке.
— Да, скажу я вам... Ну, вот мы и пришли.
Мистер Фробишер-Пим забарабанил в дверь прогулочной тростью и, не дожидаясь ответа, повернул ручку двери.
— Вы дома, миссис Планкетт? Можно войти? О, доброе утро! Надеюсь, мы вам не помешали? Видите ли, Мер-ридью сказал мне, что Планкетт не совсем здоров. Это лорд Питер Уимзи, мой старый друг, точнее я — старый его друг, ха, ха!
— Доброе утро, сэр; доброе утро, ваша светлость. Я уверена, Планкетту будет очень приятно видеть вас. Входите, пожалуйста. Планкетт, мистер Пим пришел навестить тебя.
Пожилой человек, сидевший у камина, обратил к ним печальное лицо, приподнялся и, приветствуя их, приложил руку ко лбу.
— Ну, так в чем же дело, Планкетт? — осведомился мистер Фробишер-Пим с сердечностью и тактом, напоминающим манеру врача и принятую помещиками при посещении своих подданных. — Легкий приступ застарелой болезни, а?
— Нет, нет, сэр. Спасибо, сэр. Сам я совершенно здоров. Но мне было знамение. Не жилец я на этом свете.
— Не жилец на этом свете? Какая чепуха, Планкетт! Нельзя так говорить. Легкое насварение желудка, вот что у вас, я полагаю. По себе знаю — это вызывает хандру. Примите касторки или добрую старую слабительную соль, а еще лучше — александрийский лист. Сразу забудете о предзнаменованиях и смерти.
— От моей болезни никакое лекарство не поможет, сэр. Кто видел то, что привиделось мне, тому уже никогда лучше не станет. Но раз уж вы и этот джентльмен здесь, не могли бы вы оказать мне любезность?
— Конечно, Планкетт. И какую же именно?
— Составить завещание, сэр. Прежде это делал старый Парсон. Но только нынешний молодой человек с его свечами и всякими штуковинами мне не нравится. Не похоже, что он сделает все правильно и по закону, сэр, а я бы не хотел никаких споров после моей смерти. У меня осталось не так уж много времени, и я был бы вам благодарен, если бы вы написали черным по белому, что я хочу, чтоб все перешло к Саре, а после нее — Элфу и Элис поровну.
— Конечно, я это сделаю, Планкетт. Но только к чему все эти разговоры о завещаниях? Господи Боже, да вы переживете всех нас, вот увидите.
— Нет, сэр. Я всегда был здоровым и крепким человеком, не отрицаю. Но меня позвали, и мне придется уйти. Я знаю, в конце концов это должно случиться с каждым. Но увидеть, что за тобой прикатила карета смерти, и знать, что в ней мертвец, который не может упокоиться в могиле, — это ужасно.
— Полно, Планкетт, не хотите же вы сказать, что верите в эти старинные басни о карете смерти? Я думал, вы человек образованный. Что сказал бы Элф, если бы услышал, что вы говорите такую чепуху?
— Ах, сэр, молодые люди знают не все: на божьем свете есть много такого, чего вы не найдете в печатных книгах.
— Ну хорошо, — сказал Фробишер-Пим, столкнувшись с этим изначально неопровержимым доводом. — Мы знаем, «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам...»[48] Безусловно, так. Но к нашему времени это не относится, — добавил он, явно себе противореча. — В двадцатом веке призраков не бывает. Обдумайте все спокойно, и вы поймете, что ошиблись. Вероятно, этому есть совсем простое объяснение. Голубчик! Я помню, миссис Фробишер-Пим проснулась однажды среди ночи и ужасно испугалась: ей показалось, что кто-то вошел в нашу спальню и повесился на двери. Такая глупость, ха, ха! Ведь если бы кому-нибудь вздумалось повеситься, он бы не пришел для этого в нашу спальню. Представляете, она сжимала мою руку в страшном смятении, а когда я пошел посмотреть, что же ее обеспокоило, как вы думаете, что это было? Мои брюки, которые я повесил за подтяжки, да еще с носками! Честное слово! Ну и получил же я нагоняй за то, что не сложил аккуратно свою одежду!
