Реймонд Постгейт - Вердикт двенадцати
В.: Понятно. С вашего позволения, я пока оставлю у себя эту записку. Разрешите взглянуть на ваши часы?
О.: На мои часы? Зачем? Впрочем, пожалуйста.
В.: Вы утром не заводили их, не переводили стрелки? И никому не передавали?
О.: Разумеется, нет. С какой стати?
В.: Вы действительно уверены в том, что мисс Аткинс встала именно тогда, когда вы сказали?
О.: Я же сказала, что да.
В.: Долго ли звенел у нее будильник?
О.: Как обычно — всего пару секунд.
В.: Вы не слышали, чем она потом занималась? Чистила камин, раздвигала шторы или еще что делала?
О.: Затрудняюсь ответить. Я слышала, как она встала и что-то там у себя опрокинула, не знаю, что именно. По-правде сказать, я, как заведено, еще немного вздремнула до чая. Во всяком случае, должна признать, что внизу все было убрано и подготовлено к завтраку. То есть заваривать чай и готовить завтраки мне все равно пришлось самой. А если вам нужно поточнее узнать, чем занималась Виктория, так у нее самой и спросите.
(Примечание к вышеизложенному: мисс Микин подтверждает показания миссис Мулхолланд.)
* * *Продолжение опроса.
Вопрос: Назовите, пожалуйста, ваше имя.
Ответ: Мэй Ина Аткинс. Что вам от меня нужно?
В.: Не могли бы вы сказать, когда точно и почему ваша сестра Виктория приходила к вам нынче утром?
О.: Странно, что вы об этом спрашиваете. Но вам видней. Во всяком случае, ничего дурного тут нет. Вчера мне было жуть как плохо, и Вик пообещала утречком заглянуть на минутку меня проведать. Я ее, конечно, не виню, как хозяйка у нее эта гнусная старая ведьма, сестре приходится урывать время, но все равно не стоило заявляться в такую рань, могла бы и о других подумать. Понимаете, я сказала хозяйке, она у меня очень добрая, что мне было плохо, и она разрешила мне сегодня отдохнуть, вот я и подумала в кои веки раз хорошо отоспаться, а тут без двадцати семь заявилась Виктория, устроила трезвон, всех перебудила, и только затем, чтоб узнать, как я себя чувствую.
В.: Без двадцати семь! Быть не может.
О.: Да нет, так оно и было. Я ей сказала: «Я очень тронута, — сказала я, — и хочу, чтоб ты это знала, Вики, но не стоило всех поднимать в такую рань», — а она в ответ: «Уже восьмой час», — а я ей: «Да ничего подобного». Но она так и не поверила, пока я не заставила ее поглядеть в окно на часы, что на церкви Святого Михаила, и уж тут она убедилась. Тогда она надулась и скоро ушла, сказав мне всего пару слов.
В.: Хм-хм! Далеко отсюда до пансиона, где работает ваша сестра?
О.: Минут двадцать на автобусе. Я часто езжу.
В.: Полагаю, вы, как обычно, провели ночь в этом доме?
О.: А то как же? Я же говорю, мне сильно нездоровилось, да и вообще с чего бы это мне разгуливать ночью по улицам? Мадам была так добра, что принесла мне стакан горячего молока и три таблетки аспирина. Я сразу легла и заснула и проспала как мертвая, пока Вик меня не разбудила.
(Нет нужды приводить здесь запись допроса хозяйки Мэй. Вот главное, что та показала: «Я велела Мэй ложиться пораньше, так как ей нездоровилось, и вскипятила для нее стакан молока. Я поднялась к ней в комнату, убедилась, что к половине десятого она уже улеглась, и заставила выпить три таблетки аспирина, которые ей принесла. Я сказала, что утром сама приготовлю завтрак для моего благоверного. Насколько я знаю, она спала как убитая, пока эта ее беспардонная сестрица не подняла всех нас на ноги».)
* * *Вопрос: Ваше имя Виктория Аткинс?
Ответ: Да.
В.: Полагаю, вам известно, что ваша тетя скоропостижно скончалась. Мы расследуем это дело, надеюсь, вы не откажетесь ответить на несколько вопросов.
(Оставлено без ответа.)
В.: Когда вы видели тетю в последний раз?
О.: На прошлой неделе. Дня точно не помню, Айрин вам скажет. Тетя выглядела вполне здоровой.
В.: Вы не видели ее нынче утром?
О.: Нет.
В.: Что вы делали утром?
О.: Встала, как обычно, — в шесть, — убралась внизу и написала хозяйке записку. Затем поспешила проведать сестру Мэй, которой сильно нездоровилось. Выяснила, что ей лучше, и сразу вернулась. Вот и все. Почему вы меня об этом спрашиваете?
В.: Ваша тетя была женщина состоятельная?
О.: Не могу сказать. Знаю только, что она ни в чем не нуждалась.
В.: Полагаю, она должна была кое-что вам оставить по завещанию?
О.: Мне негоже обсуждать эту тему, когда бедная тетушка еще не остыла в могиле.
В.: И все же…
О.: В воспитанном обществе мне не понадобилось бы повторять сказанное. Прошу не забывать, что я пережила страшное потрясение. Я готова ответить на любой разумный вопрос, но не собираюсь сидеть и слушать пустую болтовню. Тетя Этель поступала так, как считала нужным, а большего никому знать не требуется.
В.: Разумеется, разумеется. А теперь разрешите еще раз уточнить. Значит, вы встали… когда именно? Около шести утра?
О.: Ровно в шесть. И через десять минут спустилась вниз.
В.: Да, да. Потом вы прибрались, накрыли на стол. Раздвинули портьеры, верно?
О.: Подробностей я не запомнила — я все время думала о сестре. Как только управилась, я к ней поехала и была там чуть раньше, чем собиралась. По-моему, около семи.
* * *Было еще много вопросов и ответов, но следствие не продвинулось ни на шаг. Совершавший обход полисмен заметил, что в пансионе миссис Мулхолланд портьеры на ночь, против обыкновения, задернуты, однако это ровным счетом ни о чем не свидетельствовало. Самые дотошные расспросы не помогли найти человека, который бы видел тем утром на Дьюк-стрит подозрительную и вообще какую бы то ни было личность. Автоматический коммутатор не давал возможности установить, из какого именно телефона звонили в полицию.
Какое-то время Айрин находилась под подозрением, но было установлено, что у нее атрофия мышц одной руки и просто-напросто не хватило бы сил совершить такое преступление. Инспектор Ходсон не сомневался, что убила Виктория, но у той было алиби, которое, казалось, ничем не пробить. И хозяйка пансиона, и мисс Микин утверждали, что ясно слышали, как она встала, и, хотя не могли точно сказать, когда она вышла из дома, не было никаких оснований сомневаться, что это произошло уже в седьмом часу, то есть когда два полицейских находились у тела только что умершей Этель, в добром получасе ходьбы от пансиона.
