Агата Кристи - Кривой домишко
— Именно до этого и пытаюсь добраться, — сказал я. — У вас наверняка уже составилось определенное мнение, не так ли?
— В этом деле очень высока степень вероятности. Решение задачи просто лежит на поверхности. Казалось бы, пустяковое дело! Но у меня есть сомнения, и немалые. Здесь все не так просто.
Я перевел умоляющий взгляд на своего старика.
Он неторопливо произнес:
— Видишь ли, Чарльз, в делах об убийстве самое очевидное обычно и бывает правильным решением. Десять лет назад старый Леонидис снова женился.
— Когда ему было семьдесят семь лет?
— Да. Причем женился он на молодой женщине двадцати четырех лет.
Я присвистнул.
— И что это за молодая женщина?
— Эта молодая женщина работала в кафе. Вполне респектабельная особа — миловидная, но несколько анемичная и вялая.
— Она и есть наиболее вероятный убийца?
— Подумайте сами, сэр, — включился в разговор Тавенер. — Ей сейчас всего тридцать четыре года, а это опасный возраст. Ей нравится жить с комфортом. А в доме живет молодой человек, домашний учитель внуков Леонидиса. На войне он не был — кажется, у него больное сердце или что-то в этом роде. Такие субъекты бывают скользкими, как воры.
Я посмотрел на него задумчиво. Несомненно, разворачивалась знакомая, старая как мир схема. Такие ситуации нередки. Вторая миссис Леонидис была, как подчеркнул мой отец, весьма респектабельной особой. Убийства не раз совершались во имя сохранения респектабельности.
— Чем его отравили? — спросил я. — Мышьяком?
— Нет. Мы еще не получили результаты анализа, но доктор полагает, что это был эзерин.
— Это несколько необычно, не так ли? Несомненно, не составит труда выяснить, кто его покупал.
— Только не в данном случае. Видите ли, это было прописанное ему лекарство. Глазные капли.
— У Леонидиса был диабет, — сказал отец. — Ему регулярно делали уколы инсулина. Инсулин продается в маленьких пузырьках с резиновой пробкой. Чтобы набрать лекарство в шприц, просто прокалывают иглой резиновую пробку.
Я сообразил, что было дальше.
— А в пузырьке вместо инсулина оказался эзерин?
— Именно так.
— И кто же делал ему инъекции?
— Его жена.
Теперь я понял, что имела в виду София, когда сказала «тот, кому следует».
— А остальные члены семьи хорошо относились ко второй миссис Леонидис? — спросил я.
— Нет. Насколько я понял, они едва разговаривали с ней.
Картина, кажется, прояснялась все больше и больше. Тем не менее инспектора Тавенера она явно не удовлетворяла.
— Ну и что же вас в этом не устраивает? — спросил я его.
— Если его отравила она, мистер Чарльз, то она могла бы без труда заменить потом пузырек с эзерином пузырьком с инсулином. Если только она виновата, то просто не могу взять в толк, почему она не произвела замену.
— Да, вы правы. Казалось бы, этот шаг сам напрашивается. В доме, должно быть, полно инсулина?
— Да, много и непочатых пузырьков, и пустых. Причем, если бы она это сделала, врач почти наверняка ничего не заметил бы. Едва ли есть данные о том, по каким признакам можно при вскрытии трупа установить отравление глазными каплями. Но в данном случае врач подверг анализу инсулин (чтобы проверить правильность его концентрации или что-то в этом роде) и, естественно, сразу же обнаружил, что в пузырьке был совсем не инсулин.
— Это, по-видимому, говорит о том, — сказал я задумчиво, — что миссис Леонидис или крайне глупа, или же очень умна.
— Вы имеете в виду…
— Она, возможно, рассчитывала на то, что вы именно так и подумаете: никто просто не может оказаться таким глупым, какой, судя по обстоятельствам, оказалась она. Есть ли у вас альтернативные версии? Подозреваете ли вы кого-нибудь еще?
Мой старик спокойно сказал:
— Убийство мог совершить практически любой человек, находившийся в доме. Там постоянно был большой запас инсулина — хватило бы по меньшей мере на две недели. Возможно, что в одном из пузырьков инсулин подменили заранее и поставили пузырек на место в уверенности, что в свое время до него дойдет очередь.
— И любой человек в доме имел доступ к лекарству?
— Пузырьки хранились не под замком, а стояли на особой полке в шкафчике с лекарствами в ванной комнате, которая находится в его части дома. Туда мог свободно войти любой из домашних.
— Имеется ли какой-нибудь веский мотив для убийства?
Отец вздохнул.
— Дорогой мой, Аристид Леонидис был баснословно богат. Правда, он при жизни щедро оделил деньгами всех членов своей семьи, но вполне возможно, что кому-то из них захотелось иметь еще больше.
— Однако больше всех деньги нужны были, наверное, его вдове. Ее молодой человек имеет средства?
— Нет. Беден, как церковная крыса.
Мне вдруг вспомнилось, как София процитировала строчку из детского стишка. Теперь я неожиданно вспомнил весь стишок целиком:
Жил-был нелепый человечек. Он пошел по нелепой дорожке
И нашел нелепую монетку около нелепой сторожки.
У него была нелепая кошка, что поймала нелепую мышку.
И все они жили вместе в маленьком нелепом домишке.
Я спросил Тавенера:
— Что за человек эта миссис Леонидис? Каково ваше мнение о ней?
Он ответил в раздумье:
— Трудно сказать… очень трудно сказать. Она не очень-то общительна. Весьма скрытная особа… невозможно угадать, что она думает. Но любит комфорт — клянусь, в этом я не ошибаюсь. Знаете ли, она напоминает мне кошку, большую ленивую мурлыкающую кошку… Я, конечно, ничего не имею против кошек. Животные как животные… — Он вздохнул и сказал: — Но нам нужны не эмоции. Нам нужны факты.
Тавенер прав, подумалось мне, всем нам очень хочется иметь в руках факты, подтверждающие, что миссис Леонидис отравила своего мужа. Этого хочет София, этого хочу я, и старший инспектор Тавенер хочет того же.
Тогда все было бы в полном ажуре!
Однако у Софии были сомнения, у меня были сомнения, и мне казалось, что старший инспектор Тавенер тоже сомневался…
Глава IV
На следующий день я отправился вместе с Тавенером в «Три башни». Мое положение было несколько странным. Оно было по меньшей мере весьма неординарным. Однако мой старик никогда не был ярым приверженцем общепринятой морали. Надо сказать, у меня уже был некоторый опыт. В самом начале войны я работал в специальной службе Скотланд-Ярда. И хотя данное дело в корне отличалось от того, чем мне приходилось там заниматься, прежняя работа придавала моему положению, так сказать, некоторый официальный характер.
