Чарли Роксборо - Шерлок Холмс и дело о шахматной доске (сборник)
– Доктор Уотсон, в подобных обстоятельствах всегда есть победители и проигравшие. Вы, наряду с мистером Холмсом и молодым Мортхаусом, – последнее звено цепочки, которая вела ко мне.
Пока Фаулер с наслаждением повествовал нам о своих преступлениях, Мортхаус, незаметно для инспектора, но не для меня, стал очень медленно и осторожно придвигаться к своему начальнику. Я умышленно не смотрел на констебля во время разговора, чтобы мой взгляд не привлек к нему внимания Фаулера. Наконец молодому человеку удалось подобраться к Фаулеру совсем близко.
Лицо Мортхауса застыло, словно каменное, но глаза его прожигали Фаулера насквозь: он ненавидел коварного злодея за убийство отца. Казалось, гнев сделал его вдвое старше. Тут Фаулер словно внезапно вспомнил о присутствии констебля и повернул голову в его сторону, все еще держа в руках посылку. Мортхаус издал душераздирающий вопль и кинулся на Фаулера, застав его врасплох. Констебль уцепился за ларчик и потянул его к себе, но Фаулер быстро пришел в себя, вырвал у Мортхауса посылку и отступил назад, оказавшись вне пределов досягаемости. Однако Джеймс не растерялся: он схватил со стола мой револьвер, навел его на Фаулера и один за другим три раза нажал на курок.
Когда пули пронзили тело Фаулера, он страшно содрогнулся, безотчетно разжал руки, в которых находился смертоносный сверток, и прижал их к груди. Ларчик упал на пол. Я замер на месте, приготовившись к взрыву, но его не последовало. Ларчик приземлился на переднюю стенку, не позволив выдвижным ящичкам открыться и запустить детонацию.
Мортхаус встал над Фаулером, целясь раненому инспектору прямо в голову.
– Вы убили моего отца, – проговорил он, обращаясь к злодею, – и сейчас поплатитесь за это жизнью.
– Мортхаус! – закричал Холмс, заставив молодого констебля вздрогнуть и отвести от Фаулера горящий взгляд. – Не вставайте на этот путь! Он будет полон опасностей и сожаления!
– Мистер Холмс, мне пришлось оплакивать отца, а теперь я узна́ю, что его смерти можно было избежать, поскольку это был не несчастный случай, а деяние холодного, жестокого убийцы. Если я не отомщу ему теперь, какой же я после этого сын?
– А если отомстите – как быть со всем тем, за что стоял ваш отец?
– Вы о чем? – спросил Мортхаус.
– Я о том, что ваш отец выступал на стороне закона и всю свою профессиональную жизнь сражался за справедливость. Не думаю, чтобы человек, посвятивший правосудию столько лет своей жизни, смирился бы с тем, что вы вершите его самостоятельно, не так ли?
Мортхаус на мгновение застыл, затем опустил оружие и отошел назад:
– Вы правы. Это не выход. Пусть им займется закон – если мерзавец доживет до того момента, когда предстанет перед судом. Но я не опущусь до его уровня. – Плечи молодого человека поникли, руки безжизненно болтались по бокам; кисть, сжимавшая револьвер, ослабила хватку. – Не будете ли вы так добры, мистер Холмс, привести сюда моих коллег, которые возьмут нашего пленника под стражу? – тихо сказал констебль.
– Разумеется. Уотсон, вы мне поможете?
Я кивнул и покинул кабинет; Холмс последовал за мной. Я был рад возможности уйти оттуда и обсудить с другом все, что мы пережили. Но не успели мы сделать и двух шагов, как сзади, в кабинете, грянул револьверный выстрел. Мы инстинктивно обернулись и прижались к стене, ища защиты.
Войдя в кабинет, мы увидели Мортхауса, стоявшего над безжизненным телом детектива Фаулера. Из дула револьвера курился легкий дымок; лицо молодого констебля было совершенно безмятежно.
– Мортхаус, что вы наделали! – воскликнул я.
Тот выпустил оружие из руки и отошел от тела.
– У меня не было выбора, – спокойно объяснил он. – Когда я отвернулся, чтобы уйти, он протянул руку к бомбе, явно собираясь открыть ящик и произвести взрыв. Я должен был остановить его, прежде чем он нас убьет.
Я взглянул на Холмса, который, как обычно, остался невозмутим.
– Не сомневаюсь, что так оно и было, – заметил мой друг. – Примите нашу благодарность за своевременные действия, Джеймс.
– Но, Холмс?.. – начал я.
– Фаулер был хозяином своей судьбы, Уотсон, как и все мы. И так будет всегда.
Глава 27
Наш последний день в Эдинбурге, в сравнении с предыдущими событиями, на первый взгляд прошел довольно скучно. После бесславной гибели инспектора Фаулера нас долго допрашивали в полиции, пытаясь воссоздать общую картину преступления по сведениям, изложенным главным образом Холмсом и Мортхаусом. Поскольку моя роль в этом ужасном деле ограничилась последней стадией, я мало что мог добавить от себя, зато охотно подтвердил рассказ констебля о кровавой развязке этой истории.
Назавтра я проспал до полудня, а поднявшись, застал в столовой не только Холмса, но и своего кузена с женой. Несмотря на отсутствие аппетита, мне пришлось присоединиться к трапезе.
– Сдается мне, что, заканчивая свой отдых в Эдинбурге, вы чувствуете себя куда более измотанными, чем до приезда? – задумчиво проговорил Патрик.
– Может, и так, зато на скуку жаловаться нам не пришлось. Надеюсь, все улажено, Холмс?
Мой друг, как всегда, курил свою трубку, развалившись на другом конце стола.
– Думаю, да, старина. Мы при поддержке сержанта Макаллистера дали свидетельские показания и были полностью оправданы, так же как и наш юный товарищ Джеймс Мортхаус. Все это дело всколыхнуло не только банк, но и полицию, но тут уж пусть разбираются другие. – Он смолк и выпустил в воздух длинную струю дыма. – Я беспокоюсь за будущее Мортхауса. Кажется, он сильно потрясен тем, что узнал про отца…
– Но этого следовало ожидать, – заметил я, удивленный тем, что Холмс полагает иначе.
– Да, Уотсон, но, кроме того, я вижу, что он весь в сомнениях относительно своего будущего. Он хотел служить в полиции, но обнаружил, что даже здесь встречаются такие негодяи, как Фаулер.
Я был ошеломлен, ибо видел, что Мортхаус обещает стать отличным полицейским.
– Надеюсь, вы напомнили ему про паршивую овцу в стаде, дружище? Главное, вовремя от нее избавиться!
Холмс ответил не сразу, глубоко затянувшись трубкой.
– Я пытался, Уотсон, но, по моему опыту, всегда найдется новая паршивая овца, которая займет место прежней. Такова жизнь, мой друг.
– Возможно, но если бы мы все смотрели на человечество подобным образом, то картина получилась бы чересчур мрачная, вы не находите?
Холмс неожиданно вскочил с места.
– Уотсон, вы неподражаемы! – воскликнул он. – Вы видели худшие проявления человеческой натуры и тем не менее надеетесь на спасение!
– Буду считать это комплиментом, – ответил я, прекращая дискуссию. – А теперь, если позволите, я немного поем.
