Рекс Стаут - Черная гора (сборник)
– Черт побери, так вы и в самом деле Ниро Вульф?
– Да.
– Тогда какого черта вы шляетесь по ночам с оружием и без документов?
– Согласен, это неосмотрительно, но другого выхода у нас не было. Мы здесь по крайне щекотливому и конфиденциальному делу, и никто не должен узнать о нашем пребывании в Италии.
Я мысленно восхищался Вульфом. Он дал понять Арнольду, что мы находимся здесь по секретному заданию американского правительства. Даже если консул решит позвонить послу в Рим и услышит в ответ, что это не так, то подумает, что наше задание и вправду сверхсекретное.
В посольство звонить он не стал. Во всяком случае, при нас. Он позвонил Телезио, передал трубку Вульфу и потом сидел и болтал с нами до тех пор, пока Телезио не доставил наши документы.
Вульф сумел-таки внушить ему, что никто не должен знать, кто мы такие. Арнольд не назвал наших имен даже надзирателю. Сделав еще один звонок, он вызвал некую персону, стоящую выше надзирателей в тюремной иерархии, судя по виду и манерам. Этот высший чин проверил наши бумаги и позволил нам свободно вздохнуть.
На прощание мы обменялись рукопожатием, но, как я заметил, итальянцы избегали близких контактов, что и понятно. Они отлично знали, где мы провели пять часов, кого имели в соседях и в чьем сопровождении собирались покинуть тюрьму.
Телезио также был в курсе. Когда его автомобиль остановился во дворике оштукатуренного дома и мы вылезли из машины, он кое-что сказал Вульфу, а тот повернулся ко мне:
– Мы разденемся в прихожей, а эти мерзкие тряпки выбросим на улицу.
Так мы и сделали. Телезио принес Вульфу стул, а я сказал, что обойдусь и так. В этом доме мы впервые облачились в обноски и здесь же от них избавились. Подробности опускаю, но должен упомянуть о носках и ботинках Вульфа. Он боялся разуться. А когда наконец решился стащить с себя ботинки и носки, то уставился на свои ноги в полном изумлении. Думаю, он ожидал увидеть ободранное почти до костей розовое мясо, а его взору открылась всего лишь парочка мозолей.
– Ничего, через годик-другой пройдут, – жизнерадостно подбодрил я.
Спрашивать Вульфа про устройство водонагревателя мне не пришлось, потому что предусмотрительный Телезио уже включил его.
Два часа спустя, в четверть второго, мы сидели вместе с Телезио на кухне и уплетали грибной суп, а потом спагетти с сыром, запивая их вкуснейшим вином, отмывшиеся до скрипа, чисто одетые и сонные, как осенние мухи.
Вульф позвонил в Рим Ричарду Кортни и договорился о встрече в посольстве в пять часов. Телезио связался с местным аэропортом, где нам обещали подать самолет в половине третьего.
Я никогда не требовал от Вульфа полного отчета о беседе с Телезио в тот день и, скорее всего, не получил бы его. Однако мне хотелось прояснить два вопроса, и босс пошел мне навстречу.
Первое: как Телезио отнесся к тому, что Стритар завладеет восемью тысячами баксов?
Он посчитал это излишним, безнравственным и возмутительным.
Второе: как Телезио расценивает сказанное Вульфом Стритару о Данило Вукчиче? Согласен ли он со мной, что Вульф поставил Данило в трудное положение?
Нет. Он сказал, что Данило – тертый калач. Вот уже три года Стритар пытается уразуметь, на чьей Данило стороне, и никакие слова заезжего чудака Вукчичу не повредят.
Это позволило мне вздохнуть с облегчением. Меньше всего я бы хотел, чтобы Мета лишилась кормильца, доставляющего ей муку для ее замечательного хлеба. Только вчера я говорил Фрицу, что ему стоило бы съездить в Титоград и поучиться там выпекать булки.
Почти три часа длился горячий спор, который вели сразу три стороны на двух языках, что несколько осложняло поиски компромисса.
На чемодане Вульфа его инициалов не было, зато они имелись на изготовленных по заказу рубашках и пижаме. Насколько велик риск, что Зов, шныряя вокруг, увидит их и сообразит, что его пытаются заманить в ловушку?
Вульф считал, что опасность ничтожно мала, но мы с Телезио так на него насели, что он сдался.
Рубашки и пижамы решено было оставить у Телезио, который пообещал выслать их в Нью-Йорк в самое ближайшее время. Вместо них Телезио приобрел обновки вполне приличного качества, хотя и несколько тесноватые.
А вот мой чемодан был помечен моими инициалами, но мы решили, что буквы «А. Г.», благо меня зовут Алекс, не заключают в себе такой угрозы, как «Н. В.».
Телезио отвез нас в аэропорт на своем «фиате», который по-прежнему выглядел целехоньким, несмотря на то что его владелец так и норовил посшибать деревья и телеграфные столбы.
Народу в аэропорту было больше, чем в Вербное воскресенье. И бурление жизни тут ощущалось сильнее.
Но должно быть, легализовавший нас синьор сказал свое веское слово, ибо стоило Телезио заскочить в здание аэровокзала с нашими паспортами, как он тотчас вернулся назад и повел нас к самолету, который уже ожидал на бетонированной полосе перед ангаром.
Со слезами на глазах – вовсе не выдававшими страдания, ибо, по моим наблюдениям, они появлялись и от смеха, – Телезио расцеловал Вульфа в обе щеки, а меня чмокнул в одну и махал нам, пока самолет не взлетел.
Поскольку по пути в Бари мы не покидали римского аэропорта, я не мог сказать, что побывал в Вечном городе. Теперь же у меня появилось такое право. Такси повезло нас через весь Рим в американское посольство. А потом другая машина доставила обратно в аэропорт. Теперь я могу похвастать, что знаю Рим как свои пять пальцев. В нем один миллион шестьсот девяносто пять тысяч четыреста семьдесят семь жителей и пропасть всяких прекрасных древних строений.
Когда мы зашли в одно из таких строений – я имею в виду здание посольства, – до назначенной встречи оставалось еще десять минут, но ждать нам почти не пришлось.
Молодая женщина, выглядевшая как конфетка, но рискующая через несколько лет заполучить второй подбородок, поинтересовалась тем, кто мы такие.
Вульф представляться не стал, сказав лишь, что нас ждет мистер Кортни.
Секретаршу, видимо, проинструктировали, потому что, погадав немного, кто мы такие – агенты ЦРУ или путешествующие инкогнито конгрессмены, – она что-то сказала в телефонную трубку, и пару минут спустя к нам вышел сам Ричард Кортни.
Он любезно и дипломатично приветствовал нас, не произнося вслух наших имен, и провел по длинному широкому коридору в свой небольшой кабинет. Здесь умещалось всего три стула. Кортни пригласил нас занять два из них, а сам направился к третьему, который стоял за столом, заваленным бумагами.
Он оглядел нас. Каким-то сверхъестественным образом он сохранял наружность смазливого студента, разве что выглядел несколько более решительным, чем четыре дня назад. Взгляд его выдавал не то чтобы подозрение, но желание знать, стоит ли ему проявлять подозрительность.
