А. Шантарский - Не проси
— Нет, я хочу, чтобы ты знал всю правду, — настояла на своем гостья, на что Николай лишь удрученно кивнул головой, давая понять, что инициатива исходит с ее стороны. — За твоего отца я вышла не по доброй воле, а попалась на его удочку, словно школьница.
— Но ведь это меняет дело…
— Выслушай до конца, — прервала она его, — мне и так нелегко. И завести ребенка твой отец тоже решил, не спрашивая моего согласия.
— Как это? — не выдержал Николай.
— Очень просто, он подсыпал мне в вино снотворное и таким образом овладел мною.
— Изнасиловал?
— На юридическом языке именно так это и называется. Но все началось с фиктивного брака. — И Марина Владимировна рассказала все по порядку.
— Я убью его! — вспылил парень.
— Не забывай, что он отец моего будущего ребенка.
— Сделай аборт и брось его, — предложил в сердцах Николай.
Она посмотрела на него с некоторым укором.
— Не могу, в другом духе воспитана.
— Извини, погорячился. Мы и без него воспитаем мальчика или девочку.
— Мне перед матерью стыдно, она знает, что я в положении. Она была на свадьбе и знакома с мужем. Не одобрит она мой поступок, не одобрит.
Он схватился руками за голову. Должно ведь быть какое-то решение.
— Во имя всех святых!
— Такова моя бабья доля.
— Ну нет, я мириться с этим не намерен. Чтобы из-за негодяя, недостойного даже человеческого презрения, терять свое счастье!
— Угомонись. — И Марина Владимировна погладила его по голове. Темный ежик волос заметно подрос за месяц.
От безвыходности он вновь временно превратился в подростка и искал защиты в объятиях бывшей учительницы. Но постепенно самообладание вернулось к нему, он прижал к себе любимую и нежно поцеловал в губы. Но она отстранилась:
— Я не могу сейчас.
Николай молча поднялся и закурил.
— Как я понял из твоего рассказа, когда отец вернулся из колонии, деньжата у него водились?
— По крайней мере, на подарки, и недешевые, он не скупился.
— Выходит, что деньги у него были припрятаны, а мы в это время с мамой ютились в малопригодном для жилья сыром домике. Она и умерла от переживаний и нищеты. Заболела, а денег даже на лекарства не было. Так пусть не ждет от меня пощады. — И он взглянул на Марину Владимировну так, будто ждал поддержки в своих обвинениях.
— Я не имею права судить его, — не рискнула взять на себя ответственность женщина.
— Так я имею полное моральное право судить отца, выносить приговор и приводить его в исполнение.
Он распалился до такой степени, что, казалось, не существует на земле силы, способной его успокоить. Но выход нашелся, и отыскал его сам Николай. Он раскрыл холодильник, извлек оттуда бутылку водки, зубами сорвал пробку и принялся пить прямо из горлышка. Пока Марина Владимировна сообразила и вырвала из его рук бутылку, он успел опорожнить ее более чем наполовину.
— Мне и самой несладко, но нельзя же убиваться до такой степени. — Она поставила водку на место и захлопнула дверцу холодильника. — Необходимо думать о будущем, ты молод, у тебя все впереди. Забудь меня, на мне свет клином не сошелся, — говорила Марина Владимировна пустые слова, чтобы хоть как-то образумить парня.
— Ни в жизнь не брошу тебя, не уступлю, — уже начинали сказываться спиртные пары, — тем более этому сволочуге.
Они провели беспокойную и длинную ночь, и женщина уже жалела, что поведала Николаю правду, но еще надеялась, что, протрезвев, он успокоится. Только под утро, когда робкий рассвет пробивался в окно, он уснул, пристроив голову у нее на коленях. Марина Владимировна осторожно высвободилась, подложила ему под голову подушку и тихонько выскользнула из комнаты.
— Что-то ты рано, дочка, — сказала ей дежурная, открывая дверь. — Никак не поладили?
— Обстоятельства вынуждают, — неопределенно ответила Марина Владимировна и вышла на свежий воздух.
В это раннее осеннее утро, казалось, ничто не предвещало беды. Но не успела она спуститься с крыльца, как из-за угла общежития вынырнул светло-бежевый «жигуленок», обдав раннюю путницу яркой вспышкой света и затормозив перед самым носом. Из салона буквально вылетел взбудораженный, без шапки, лысоватый мужчина невысокого роста и с ходу набросился на Марину Владимировну.
— Я так и понял, что ты к нему шлялась! — И Сергей Емельянович ударил жену по лицу кулаком. Та упала, но кричать не стала. Супруг наносил методичные и расчетливые удары. Женщина прикрывала только живот.
Николай жил над козырьком перед входом в общежитие. Сквозь сон он услышал, как взвизгнули тормоза и уже отчетливо до него долетел голос отца. Почуяв неладное, он откинул простыню, быстро вскочил и мгновенно очутился у окна. То, что он увидел, потрясло его. Парень рванул на себя створки окна и выпрыгнул на козырек, затем на крыльцо.
Сергей Емельянович так и не понял, откуда взялся сын, только ощутил, как железный кулак врезался ему в челюсть, отбросил на несколько метров и свалил на землю. Он успел лишь вскинуть недоуменные глаза, но в это мгновение подошва голой ноги закрыла лицо.
Входная дверь в общежитие приоткрылась, и выглянула дежурная.
— Коля, я милицию вызвала.
— Спасибо, тетя Маша.
Николай взял Марину Владимировну под руку и увел к себе. Он обрабатывал рану на лице любимой женщины, когда в дверь настойчиво постучали.
— Откройте. Милиция.
Виновником инцидента парень себя не считал, поэтому без всяких проволочек впустил представителя правоохранительных органов в комнату.
— Груздев Николай Сергеевич? — прозвучал сухо и официально голос молодого лейтенанта.
— Он самый.
— Следуйте за нами.
— А я? — вмешалась в разговор женщина.
— Вы нам не нужны. — Было ясно, что офицер и сопровождающий его старшина выполняли чье-то строгое поручение.
— Но ведь я пострадавшая и главная свидетельница, — возразила Марина Владимировна.
— Пострадавший Груздев Сергей Емельянович, — поправил ее старшина. По званию он был младше напарника, но в подобных делах более опытным. — А если вы, как свидетельница, понадобитесь, то вас вызовут повесткой. — И парня увели одного.
А еще через минуту за ней опять явился ненавистный муженек. Он молча взял ее за руку и потащил за собой. Возражать и сопротивляться уже не было сил…
Глава седьмая
Николай сидел в одиночной камере, ожидая своей участи. От Марины Владимировны он знал, что его отец водит дружбу с начальником городской милиции, и не сомневался, что против него ведут закулисную игру, как говорили в колонии — плетут лапти. На объективный подход по отношению к нему надеяться не приходилось.
