Дороти Сэйерс - Где будет труп
1. Отличительные черты: судима за убийство любовника и едва спаслась от виселицы.
2. Не исключено, что была знакома с Полем Алексисом в Лондоне.
3– Говорит, что нашла Алексиса мертвым в 14.10, но не может представить доказательств, что не видела его живым.
4. Несусветно долго добиралась до Утюга от Лесстон-Хоу.
5. Потратила три часа на то, чтобы пройти четыре с половиной мили и связаться с полицией.
6. Единственный свидетель обнаружения бритвы, времени смерти и обстановки на Утюге.
7. Была немедленно заподозрена Перкинсом и, вероятно, до сих пор под подозрением у полиции, которая устроила обыск в ее комнате.
Уимзи потемнел лицом.
— Они посмели? Какого черта…
— Да. Не смотрите так. Что еще им оставалось делать?
— Я скажу Ампелти… пару слов.
— Нет, избавьте меня от этого.
— Но это нелепо.
— Вовсе нет. Вы думаете, я совсем дура? И не знаю, почему вы прискакали сюда сию секунду, как узнали о трупе? Конечно, это очень мило с вашей стороны, и я должна быть вам благодарна. Думаете, мне это нравится?
Уимзи с посеревшим лицом встал и подошел к окну.
— Когда вы узнали, что я тут делаю себе рекламу, вы наверняка решили, что это бесстыдство. Так и есть. У такого человека, как я, нет другого выбора, кроме бесстыдства. Что, лучше было дождаться, пока газетчики сами отыщут в грязном белье самые ароматные подробности? Я не могу скрывать свое имя — оно меня кормит. А если все же скрою, это только добавит подозрительных обстоятельств, так? Думаете, мне приятно сознавать, что лишь покровительство лорда Питера Уимзи не позволяет людям вроде Ампелти открыто выражать неприязнь?
— Я боялся этого, — сказал Уимзи.
— Тогда зачем вы приехали?
— Чтобы вам не пришлось за мной посылать.
— Вот как?
Повисла напряженная пауза, в течение которой Уимзи мучительно вспоминал, что на самом деле сказал ему Солком Гарди из «Морнинг стар». Тот был слегка пьян и насмешливо заявил по телефону: «Слушайте, Уимзи, там эта ваша женщина, Вэйн ее фамилия, вляпалась в очередную сомнительную историю». Затем он вспомнил, как, объятый ужасом и гневом, влетел в редакцию на Флит-стрит и запугивал кающегося Гарди до тех пор, пока заметка в «Морнинг стар» не приобрела приличный вид, задавший тон комментариям в прессе. А вернувшись домой, обнаружил, что полиция Уилверкомба, пытаясь вести себя вежливо и сдержанно, уже осаждает его в надежде получить сведения о последних перемещениях и поведении мисс Гарриет Вэйн. Вздохнув, Уимзи вспомнил простую истину, что в идиотской ситуации лучше всего держаться вызывающе (Гарриет сама так сказала), даже если это означает публичную демонстрацию его чувств и уничтожение тонкой нити доверия, которую он с таким трудом и осторожностью протягивал между собой и этой ожесточенной, израненной женщиной.
Не говоря ни слова, он глядел в гневные глаза Гарриет и видел, как рушится его счастье.
Тем временем Гарриет, в запале наговорившая лишнего, смутно понимала, что несправедливо обидела собеседника, и испытывала к пострадавшей стороне необоснованную ненависть. Тот факт, что еще пять минут назад она была всем совершенно довольна, чувствовала себя непринужденно в обществе этого мужчины и вдруг поставила его и себя в невыносимое положение, казался ей еще одним пунктом в списке его проступков. Ей захотелось уязвить его посильнее.
— Вы, наверное, считаете, что я недостаточно унижена без этой вот демонстрации благородства. Что вы можете восседать тут дни напролет, как король Кофетуа[101], рыцарственный и щедрый, а люди пусть припадают к вашим ногам. Разумеется, всякий скажет: «Сколько он сделал для этой женщины — как великодушно с его стороны!» Вам это на руку, да? Думаете, если будете продолжать в том же духе, я растрогаюсь и смягчусь? Что ж, вы ошиблись, вот и все. Наверное, каждый мужчина считает, что ему достаточно продемонстрировать превосходство — и любая женщина тут же упадет в его объятия. Это отвратительно.
— Спасибо, — сказал Уимзи. — Наверное, я и правда такой, как вы говорите, — высокомерный, настырный, самодовольный, невыносимый и так далее. Но не отказывайте мне в капельке ума. Думаете, я сам не понимаю? Думаете, мужчине, который относится к женщине так, как я к вам, приятно прокладывать путь к ее сердцу под отвратительным бременем благодарности? Черт побери, я же прекрасно знаю, что у меня было бы больше шансов, будь я глухой, слепой, калека, умирай я от голода, пьянства или распутства, чтобы вы могли насладиться своим великодушием? Почему, по-вашему, я говорю о самых сокровенных чувствах как об опереточных страстях? Чтобы избежать горького унижения при виде того, как вас от них тошнит! Да поймите же, по этой чертовой прихоти судьбы я лишен простого человеческого права серьезно говорить о своей любви! Что, тут есть чем гордиться?
— Не надо так говорить.
— Я бы не стал, но вы меня заставили. Справедливости ради вспомните, что вы можете уязвить меня куда сильнее, чем я вас.
— Я знаю, я ужасно неблагодарна…
— ЧЕРТ!!!
Выдержка имеет свои пределы, и Уимзи их достиг.
— «Благодарна»! Господи! Куда мне деться от этого непотребного блеющего прилагательного? Мне не надо благодарности. Мне не надо доброты. Мне не надо сентиментальности. Мне даже любви не надо, я мог бы ее получить — в некотором смысле. Я хочу простой честности.
— Да? Но я тоже всегда ее хочу. Думаю, она недостижима.
— Слушайте, Гарриет. Я все понимаю. Я знаю, что вы не хотите ни давать, ни брать. Вы пытались быть в роли дающего и обнаружили, что того, кто дает, всегда обманывают. А принимать вы не хотите, потому что это очень трудно, а еще потому, что вы знаете: тот, кто берет, в конце концов начинает ненавидеть дающего. Вы хотите, чтобы ваше счастье больше никогда в жизни не зависело от другого человека.
— Это правда. Это самое правдивое из всего, что вы сказали.
— Хорошо. Я это понимаю. Только играйте по правилам. Не надо обострять эмоции, а потом винить в этом меня.
— Но я не хочу ничего обострять. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
— Вот как! Но вы беспокойная личность. Вечно заварите какую-нибудь кашу. Почему бы не сразиться на равных ко взаимному удовольствию? Я славный боец, как говорил Алан Брек[102].
— И уверены, что победите.
— Только не со связанными руками.
— О. Ну хорошо. Но все это так скучно и утомительно!
Сказав это, Гарриет по-идиотски расплакалась.
— Боже милостивый! — вскричал ошеломленный Уимзи. — Гарриет! Дорогая! Ангел! Изверг! Чертовка! Не говорите так.
