Уилки Коллинз - Лунный камень
Онъ говорилъ искренно и серіозно, въ этомъ не могло быть аи малѣйшаго сомнѣнія; однако въ душѣ моей шевельнулось какое-то недоброе чувство противъ пристава Коффа.
— Кто же эта другая особа? спросилъ я.
— Не можете ли вы сами назвать ее, мистеръ Бетереджъ?
— Нѣтъ, не могу, отвѣчалъ я.
Приставъ Коффъ остановился какъ вкопаный и устремилъ на меня взоръ, полный грустнаго участія.
— Мнѣ всегда пріятно сострадать человѣческимъ слабостямъ, сказалъ онъ, — и въ настоящую минуту, напримѣръ, я особенно сочувствую вамъ, мистеръ Бетереджъ, и вы по той же самой причинѣ сочувствуете Розаннѣ Сперманъ, не правда ли? Но не привелось ли вамъ узнать какъ-нибудь случайно, что она шила себѣ новое бѣлье въ послѣднее время?
Я рѣшительно не могъ постичь, съ какою цѣлью ввернулъ онъ мнѣ такъ неожиданно этотъ послѣдній вопросъ. Сознавая, что откровенность моя не могла въ этомъ случаѣ повредить Розаннѣ, я отвѣчалъ, что дѣвушка поступила въ нашъ домъ съ самымъ скуднымъ запасомъ бѣлья, и что въ награду за ея хорошее поведеніе (я особенно налегъ на послѣднемъ словѣ) миледи снабдила ее цѣлымъ приданымъ не болѣе двухъ недѣль тому назадъ.
— Грустно жить въ этомъ мірѣ, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ. — Человѣческую жизнь можно уподобить мишени, въ которую постоянно мѣтитъ несчастіе и безъ промаха попадаетъ въ цѣль. Да, кабы не этотъ новый запасъ бѣлья, мы, вѣроятно, отыскали бы между вещами Розанны какую-нибудь новую кофточку, или юпку и, пожалуй, накрыли бы ее на мѣстѣ. Вы, конечно, понипмаете о чемъ говорю я, не такъ ли? изъ лично наведенныхъ вами между прислугой справокъ, вы, вѣроятно, узнали, что подмѣчено было обѣими горничными у дверей комнаты Розанны. Вѣроятно, извѣстно вамъ и то, куда ходила она вчера вечеромъ, сказавшись больною? Неужто не догадываетесь? О, Боже мой, а вѣдь это такъ же ясно, какъ та полоса свѣта, что видна въ концѣ аллеи. Въ четвергъ, въ одиннадцать часовъ утра, надзиратель Сигревъ (эта двигающаяся масса всевозможныхъ человѣческихъ слабостей) обратилъ вниманіе всей женской прислуги на попорченную дверь. Имѣя причину подозрѣвать, что слѣды этого пятна остались на ея одеждѣ, Розанна, при первомъ удобномъ случаѣ, отправилась въ свою комнату, нашла пятно на своей юпкѣ, кофточкѣ или на чемъ бы тамъ ни было, прикинулась больною, пошла въ городъ, купила нужные матеріалы, чтобы сдѣлать себѣ новую вещь взамѣнъ испачканной, проработала надъ нею, запершись въ своей комнатѣ, всю ночь подъ четвергъ, право по утру развела огонь не съ тою цѣлью, чтобы сжечь что-нибудь: она знала, что двѣ изъ ея подругъ подсматриваютъ за ней у двери; и потому, сознавая, что можно было отдѣлаться отъ платья безъ запаха гари и кучи пепла, съ которымъ опять таки пришлось бы повозиться, она развела вышеупомянутый огонь, съ цѣлію высушить и выгладить новую штуку бѣлья, сшитую взамѣнъ испачканной. Испачканную же она, по всей вѣроятности, скрыла на себѣ и въ настоящее время хлопочетъ о томъ, чтобы закинуть ее въ какое-нибудь глухое мѣстечко на томъ уединенномъ берегу, который виденъ отсюда. Сегодня вечеромъ я слѣдилъ за Розанной и видѣлъ, какъ она вошла въ одну изъ хижинъ сосѣдней рыбачьей деревни, куда, быть-можетъ, мы и сами зайдемъ до возвращенія домой. Побывъ немного въ хижинѣ, она вышла оттуда, держа что-то подъ мантильей, какъ мнѣ показалось. Мантилья на плечахъ женщины есть эмблема милосердія, она прикрываетъ собой множество грѣшковъ. Я видѣлъ, какъ, вышедши изъ хижины, Розанна пошла вдоль берега, по направленію къ сѣверу. Неужели вашъ берегъ, мистеръ Бетереджъ, считается однимъ изъ самыхъ красивыхъ по части морскихъ видовъ? спросилъ приставъ.
Я отвѣчалъ ему самымъ короткимъ «да». — У всякаго свой вкусъ, замѣтилъ приставъ Коффъ. — На мой взглядъ онъ ни куда не годится. Попробуйте-ка вы тутъ послѣдить за кѣмъ-нибудь, ну, и негдѣ будетъ спрятаться, если лицо вами преслѣдуемое вздумаетъ оглянуться назадъ. Но возвратимся къ Розаннѣ; я долженъ былъ или арестовать ее по одному подозрѣнію, или предоставить ей на время полную свободу дѣйствій, какъ бы не замѣчая ея маневровъ. Вслѣдствіе причинъ, о которыхъ я умолчу, чтобы не тревожитъ васъ понапрасну, я рѣшался идти лучше на всевозможныя жертвы, нежели преждевременно обезпокоить одну особу, которую мы покамѣстъ не станемъ называть по имени. Я вернулся домой съ цѣлью просить васъ, чтобы вы указали мнѣ другой путь къ сѣверному концу берега. Песокъ, обладающій свойствомъ сохранять слѣды человѣческихъ шаговъ, есть самый лучшій сыщикъ. Если мы не встрѣтимъ самое Розанну Сперманъ, перерѣзавъ ей путь съ этой стороны, то слѣды ея шаговъ на пескѣ укажутъ намъ по крайней мѣрѣ куда она ходила, лишь бы не помѣшали сумерки. А! вотъ ужь и пески. Не обижайтесь, мистеръ Бетереджъ, если я попрошу васъ теперь помолчать немного и пропустить меня впередъ.
Если находится въ докторскомъ каталогѣ болѣзнь, именуемая слѣдственною горячкой, то я увѣренъ, что она-то и овладѣла въ эту минуту вашимъ покорнѣйшимъ слугой. Приставъ Коффъ пробирался между холмами къ берегу, а я шелъ за нимъ едва сдерживая порывистое біеніе своего сердца и ожидая что будетъ дальше.
Такимъ образомъ яочутился почти на томъ же самомъ мѣстѣ, гдѣ бесѣдовалъ нѣкогда съ Розанной, въ минуту неожиданнаго появленія предъ нами мистера Франклина, по пріѣздѣ его изъ Лондона. Между тѣмъ какъ я смотрѣлъ на пристава, въ головѣ моей невольно оживали воспоминанія о томъ, что произошло тогда между мной и Розанной. Все это представилось мнѣ такъ живо, что я почти чувствовалъ, какъ рука ея скользнула въ мою руку и слабо пожала ее въ благодарность за мое участіе. Я какъ будто слышалъ ея голосъ, говорившій мнѣ, что зыбучіе пески неудержимо влекутъ ее къ себѣ всякій разъ, какъ она выходитъ гулять; мнѣ казалось даже, что я вижу ея лицо, снова озаренное такою же радостною улыбкой, какою засіяло оно въ ту минуту, когда она замѣтила мистера Франклина, быстро шедшаго къ намъ изъ-за холмовъ. Думая обо всемъ этомъ, я становился все печальнѣй и угрюмѣй, а видъ уединенной маленькой бухты, которую я окинулъ взоромъ, чтобы поразвлечься немного отъ своихъ мыслей, только усилилъ грустное настроеніе моего духа. День угасалъ, и надо всею этою безотрадною мѣстностью царила глубокая и ужасающая тишина. Плескъ волнъ о большую песчаную отмель, выдвигавшуюся въ открытое море, былъ почти беззвученъ; а воды залива, одѣтыя мглой, лежали невозмутимо спокойно, и ни малѣйшее дуновеніе вѣтерка не возмущало ихъ поверхности. Пласты грязноватой, желтой тины плавали по безжизненной глади залива. При свѣтѣ послѣднихъ догаравшихъ лучей слабо мерцали клоки пѣны и ила, приставшіе тамъ и сямъ къ двумъ большимъ утесамъ, которые съ сѣвера и съ юга выдавались въ море. Наступало время отлива, и покамѣстъ я стоялъ тутъ въ раздумьи, широкая бурая поверхность зыбучихъ песковъ стала дрожать и колыхаться — другаго движенія не замѣтно было во всемъ этомъ ужасномъ мѣстѣ.
