Стейн Ривертон - Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать
— Завтрак так хорошо начался, — сказал профессор, — но противоречия между гостями были слишком сильны. Нервы не могли этого выдержать. Все думали одно, а должны были слушать или говорить совершенно другое.
— Но Торбен как будто ничего не замечал. Может, он научился этому в большом свете. Вспомни, с какой веселой, спокойной и равнодушной улыбкой он продолжал начатый разговор. А ведь не исключено, что он страдал больше всех.
— Я в этом не уверен, — заметил профессор. — Ему известно больше, чем кому-либо из нас. Мы-то все пребываем в неведении. Его спокойствие может объясняться только тем, что он принял решение и намерен осуществить его. Говоря языком игроков: он знает свои карты и знает, как ими распорядиться.
— Между прочим, когда завтрак закончился, все вздохнули с облегчением, — заметил лесничий. — Общество друг друга стало для нас просто невыносимым, в любую минуту мог произойти взрыв. Взгляни, там в одиночестве прогуливается великий финансист и делает вид, что его интересуют только цветы. Никто не заставит меня поверить, будто банкир Гуггенхейм хоть когда-то интересовался цветами. Смотри, с какой кислой улыбкой он склонился над розами. Словно нюхает не предвещающие добра биржевые бумаги. А Торбен разговаривает с этим немецким антикваром. Боже, он продолжает свою игру! По-моему, он рассказывает ему о сигарах. Как во время завтрака обстоятельно и нарочито медленно рассказывал о погребах шампанских вин в Эперне. У немца такой вид, что он вот-вот покусает Торбена…
Торбен словно почувствовал, что говорят о нем: он вдруг повернулся к профессору и поманил его к себе.
— Господин профессор, надеюсь, вы не станете возражать, что этот день так красив и случайная встреча старых друзей так удачна, что грех было бы этим не воспользоваться, — сказал он. — Сегодня — день святой дружбы и беспечности. Но мой немецкий друг сгорает от нетерпения. Я обещал ему показать старые отцовские коллекции. Он в своем деле фанатик. Поэтому думает только о деле и хочет увести меня от всех вас. Он готов заставить меня покинуть божественное лоно природы, запереть в какой-нибудь мрачной комнате и говорить о делах. Знали бы вы, как мне неприятна эта вечная серьезность! Что значит все искусство мира по сравнению с этим сверкающим днем? К тому же, я только что подробно рассказал ему, как следует хранить различные виды гаванских сигар. Даже самый крупный профессионал был бы благодарен мне за эту лекцию, а он даже не пожелал меня слушать. Я сказал ему: Дорогой доктор Хенглер, завтра я буду к вашим услугам. Завтра. А сегодня хочу посвятить себя друзьям, сегодня я только гостеприимный хозяин.
Торбен дружески похлопал по плечу стоявшего рядом антиквара. Но Хенглер отпрянул от него, словно к нему прикоснулось что-то омерзительное.
С приближением вечера в атмосфере появилась какая-то тяжесть. Погода странным образом изменилась. Ветер было утих, но потом задул с новой силой. Солнце окутала предгрозовая дымка. По небу стремительно плыли громадные, почти черные тучи. Между порывами ветра от жары нечем было дышать. Но ветер не приносил прохлады, он был влажный и горячий. Профессор Арвидсон устал и дремал на веранде в плетеном кресле. Рядом с ним сел банкир Гуггенхейм. Банкир по обыкновению был невозмутимо спокоен, однако профессору показалось, что в его лице появилась какая-то человечность.
— Завтра утром я уезжаю, — без всякого вступления сказал Гуггенхейм, — мне надо возвращаться к делам.
— Вы ждете, что все произойдет до того времени?
— Я не жду ничего определенного. И больше уже ничего не понимаю. Я приехал сюда, чтобы помочь Торбену, потому что его отец был моим единственным добрым другом, мы с ним дружили с детства. Сегодня я предложил Торбену большую сумму денег. Знаете, что он мне ответил? Деньги уже ничего не спасут, ответил он.
— Я считал, что Торбен достаточно богат, чтобы справиться с этой стороной дела?
— Я ведь говорю вам, сейчас это не так, — ответил банкир. — В последнее время старый господин Мильде потратил гораздо больше, чем думают. Те сто тысяч, полученные им в английских фунтах, которые привели его к смерти, были последней выплатой в длинной череде выплат.
— Вам удалось добиться доверия Торбена?
— Я пытался только выяснить что-нибудь про этого доктора Хенглера. Мне хотелось понять, какую роль этот таинственный человек играет в случившейся трагедии, однако я потерпел фиаско. Торбен мне ответил, что это фанатик, глупый фанатик-антиквар, которых в наше время так много. Но завтра я уезжаю, больше я ничего не могу сделать. Судьба идет своим путем. Вы заметили, какое странное настроение было нынче у Торбена? Этакая нервозная веселость. Вас это не беспокоит?
— Весьма.
— Вы останетесь в замке на ночь, господин профессор?
— Думаю, да.
— Чтобы охранять его?
— Можно сказать и так.
— Наверное, это ему понадобиться.
— Его охраняют лучше, чем вы думаете.
— Вот ка-ак? — подозрительно протянул банкир. — Вы и еще кто-то?
— Да, не я один.
— Меня преследует чувство надвигающейся опасности, — признался банкир. — А может, это погода так действует на нервы.
Банкир откинулся в кресле и посмотрел на лес. Небо над верхушками деревьев было темно-синее, как это бывает перед грозой, деревья гнулись, обнажая белую изнанку листьев.
Профессор встал и вошел в дом. Перед ним открылась длинная анфилада комнат. В большой столовой он столкнулся с Ристом.
— Я вас ждал, — сказал профессор. — Почему вы приехали так поздно?
— Ждал телеграмму из Берлина.
— Относительного того господина? — Профессор мотнул головой.
— Да, относительно Хенглера. Теперь я его раскусил.
— Как вам удалось явиться сюда в этой странной роли?
— Очень просто. Я заплатил трактирщику сто крон.
— Вы знаете, что Хенглер и американец — одно и то же лицо?
— Да.
— Значит, это Хенглер навестил вас в тот вечер в вашем доме?
— Да.
— А вы знаете, что Хенглер в таком же виде пытался сегодня проникнуть в замок?
— Я слышал об этом. Но может быть, это был и не он.
Рист схватил профессора за руку:
— Взгляните в это большое зеркало. Видите Торбена? Он стоит там совершенно один. Это курительная. Он стоит и на что-то смотрит. Я уверен, что он замышляет убийство.
40
Гроза
Наконец этот тяжелый день кончился, и наступил вечер. Торбен, сколько мог, пытался поддержать настроение своих гостей, но его попытки не увенчались успехом — преувеличенное дружелюбие и веселость Торбена странно не вязались с нервозностью и враждебностью остальных. После скучного обеда гости разошлись по своим комнатам. Банкир Гуггенхейм очень устал и, еще раз шепотом предупредив профессора, отправился на покой. Торбен крикнул ему вслед несколько как будто ничего не значащих слов, но потом, когда события обрушились уже лавиной, профессор их вспомнил:
