Агата Кристи - Подвиги Геракла. После похорон (сборник)
Она спросила, какое у него дело.
– Это монастырь Девы Марии и Всех Ангелов?
– А что же еще? – суровым голосом спросила грозная женщина.
Эркюль Пуаро не сделал попытки ответить на этот вопрос. Он сказал этой мегере:
– Я бы хотел повидать мать-настоятельницу.
Мегера не хотела открывать, но в конце концов сдалась. Засов отодвинули, дверь распахнулась, и Пуаро проводили в маленькую голую комнатку, где принимали посетителей монастыря.
Вскоре вплыла монахиня, у ее пояса висели четки.
Эркюль Пуаро был по рождению католиком и понимал атмосферу, в которой оказался.
– Я прошу прощения за беспокойство, матушка, – произнес он, – но у вас здесь живет, как мне кажется, монахиня, которую в миру звали Кейт Кейси.
Мать-настоятельница склонила голову и ответила:
– Это правда. Ее монашеское имя – сестра Мэри Урсула.
– Есть некоторая несправедливость, которую нужно исправить. Я думаю, сестра Мэри Урсула могла бы мне помочь. У нее есть сведения, которые могут быть бесценными.
Мать-настоятельница покачала головой. Ее лицо оставалось безмятежным, голос спокойным и равнодушным.
– Сестра Мэри Урсула не может вам помочь.
– Но я уверяю вас…
Он умолк.
– Сестра Мэри Урсула умерла два месяца назад, – сказала мать-настоятельница.
V
Эркюль Пуаро сидел в баре отеля Джимми Донована, неудобно устроившись у стены. Отель не соответствовал его представлению о том, каким должен быть отель. Его кровать оказалась сломанной, как и две рамы в номере, которые поэтому пропускали ночной воздух, чего Пуаро очень не любил. Принесенная ему горячая вода была едва теплой, а съеденная им еда вызывала внутри него странные и болезненные ощущения.
В баре сидели пять посетителей и говорили о политике. Бóльшую часть их разговора Эркюль Пуаро не понял, но его это мало волновало.
Вскоре он обнаружил, что один из этих людей сидит рядом с ним. Этот человек слегка отличался по классу от остальных. На нем была печать бедного горожанина.
Он с большим достоинством произнес:
– Я вам говорю, шэр. Я вам говорю, у Гордошти Пиджина нет ни одного шанша, ни единого. Должна шойти прямо на дорожке, прямо на дорожке. Воспольжуйтешя моей подшкашкой… вщем шледует польжоватша моей подшкашкой. Знаете, хто я такой, шэр? Жнаете, я ваш шпрашиваю? Атлаш, вот кто я такой, Атлаш из «Шолнца Дублина». Я вешь щезон даю подшкашки… Ражве не я подшкажал нащщет Девощки Ларри? Двадшать пять к одному, двадшать пять к одному. Шлушайте Атлаша, и вы не промахнетещя.
Эркюль Пуаро со странным почтением смотрел на него. Наконец он произнес дрожащим голосом:
– Mon Dieu, это знамение!
VI
Это произошло через несколько часов. Время от времени появлялась луна, кокетливо выглядывая из-за облаков. Пуаро и его новый друг уже прошагали несколько миль. Сыщик хромал. У него промелькнула мысль, что существует все-таки другая обувь, более подходящая для загородных прогулок, чем лаковые туфли. Собственно говоря, Джордж почтительно говорил ему об этом. «Нужна пара крепких башмаков» – вот что он сказал.
Эркюлю Пуаро эта идея не понравилась. Он любил, чтобы его ступни выглядели аккуратно и красиво. Но сейчас, шагая по каменистой тропинке, он осознал, что есть и другая обувь…
Его спутник неожиданно произнес:
– Мне жа это достанетщя от швященника? Я не хочу иметь на швоей шовешти шмертный грех.
– Вы всего лишь отдаете Цезарю то, что принадлежит Цезарю.
Они подошли к стене монастыря. Атлас приготовился выполнить свою задачу. Из его груди вырвался стон, и он воскликнул тихим, трогательным голосом, что полностью уничтожен!
– Замолчите, – властно ответил сыщик. – Вам придется выдержать не вес целой Земли, а всего лишь вес Эркюля Пуаро.
VII
Вертя в руках две новеньких пятифунтовых банкноты, Атлас с надеждой произнес:
– Может быть, утром я не вшпомню, как жаработал их. Я вще-таки беспокоющь, што отец О’Рейли будет меня ругать.
– Забудьте обо всем, друг мой. Завтра мир будет принадлежать вам.
– И на кого мне их поштавить? – пробормотал Атлас. – Ещть Рабочий Парень, он жамечательный конь, кращивый! И ещть Щила Бойна; на ней я заработаю щемь к одному… – Он помолчал. – Мне показалощь, или я дейштвительно шлышал, как вы проижнешли имя яжычешкого бога? Геркулеш, шкажали вы, – и, благодарение Богу, в три тридшать жавтра бежит Геркулеш.
– Друг мой, – ответил Эркюль Пуаро, – поставьте на этого коня. Геркулес не может проиграть, это я вам говорю.
И чистая правда, что на следующий день Геркулес мистера Росслина совершенно неожиданно выиграл скачки в Бойнане, и начальная ставка была шестьдесят к одному.
VIII
Эркюль Пуаро проворно распаковал аккуратный сверток. Сначала оберточная бумага, потом вата и наконец папиросная бумага.
Он поставил на стол перед Эмери Пауэром сверкающую золотую чашу. На ней было выгравировано дерево, на котором висели яблоки из зеленых изумрудов.
Финансист глубоко вздохнул:
– Поздравляю вас, месье Пуаро.
Тот поклонился.
Эмери Пауэр протянул руку, дотронулся до ободка кубка, провел по нему пальцем и сказал низким голосом:
– Мой!
– Ваш, – подтвердил Пуаро.
Финансист вздохнул и откинулся на спинку кресла. Потом спросил деловым тоном:
– Где вы его нашли?
– Я нашел его на алтаре, – ответил Эркюль Пуаро.
Эмери Пауэр изумленно уставился на него. Сыщик продолжал:
– Дочь Кейси была монахиней и готовилась принести последние обеты во время смерти отца. Неграмотная, но благочестивая девушка. Кубок был спрятан в доме ее отца в Ливерпуле. Она отвезла его в монастырь – думаю, хотела искупить грехи отца; отдала его, чтобы им пользовались во славу Господа. Я не думаю, что сами монахини догадывались о его ценности; возможно, они принимали кубок за семейную реликвию. На их взгляд, это был потир, и они использовали ее в этом качестве.
– Удивительная история! – воскликнул Эмери Пауэр. – Что навело вас на мысль отправиться туда?
Пуаро пожал плечами:
– Возможно, я действовал методом исключения. А потом – удивительно было то, что никто никогда не пробовал продать этот кубок. Казалось, что он находится в таком месте, где обычные материальные ценности не имеют смысла. Тут я вспомнил, что дочь Патрика Кейси была монашкой…
Пауэр с чувством произнес:
– Ну, как я уже сказал, я вас поздравляю. Назовите мне ваш гонорар, и я выпишу вам чек.
– Мне не нужно гонорара, – ответил Эркюль Пуаро.
Собеседник изумленно уставился на него:
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы когда-нибудь читали сказки в детстве? В них король обычно говорит: «Проси у меня чего хочешь».
– Значит, вы чего-то хотите?
– Да, но не денег. Это очень простая просьба.
– Ну, какая же? Хотите полезный совет насчет рынков?
– Это были бы всего лишь деньги в другой форме. Моя просьба намного проще.
– Какая же?
Пуаро положил руки на кубок.
– Отошлите его обратно в монастырь.
Последовала пауза. Затем Эмери Пауэр произнес:
– Вы совсем спятили?
Сыщик покачал головой:
– Нет, я не сумасшедший. Я вам кое-что покажу.
Он взял в руки кубок, вложил палец в открытую пасть змея, обвившегося вокруг дерева, и сильно надавил. Внутри чаши крохотная часть золотой внутренней резьбы скользнула в сторону, открыв отверстие в полой ручке.
– Видите? – спросил Пуаро. – Эта чаша для питья принадлежала Папе. Через это маленькое отверстие яд попадал в напиток. Вы сами сказали, что история кубка полна злодеяний. Насилие, кровь и злобные страсти сопровождали его владельцев. Возможно, зло придет и к вам, в свою очередь.
– Предрассудок!
– Возможно. Но почему вы так жаждали обладать этой вещью? Не ради ее красоты. И не ради ее ценности. У вас есть сотни, а возможно, и тысячи красивых и редких вещей. Вы хотели потешить свою гордость. Вы твердо решили не допустить поражения. Eh bien, вы не потерпели поражения. Вы победили! Кубок принадлежит вам. Но теперь почему бы не сделать широкий, превосходный жест? Отошлите его обратно, туда, где он мирно обитал почти десять лет. Пусть там он очистится от зла. Когда-то этот кубок принадлежал Церкви. Пускай он снова стоит на алтаре, очищенный и получивший отпущение грехов, подобно тому, как, надеемся мы, будут прощены и получат отпущение грехов души людей. – Он подался вперед. – Позвольте мне описать вам то место, где я его нашел, – Сад Покоя, выходящий на Западное море, на забытый Рай молодости и Вечной красоты…
Он продолжал, описывая очарование далекого Инишгоулена.
Эмери Пауэр сидел, откинувшись на спинку и прикрыв ладонью глаза. Наконец он сказал:
– Я родился на западном побережье Ирландии. Мальчиком я уехал оттуда в Америку.
– Я слышал об этом, – мягко сказал Пуаро.
Финансист выпрямился. Глаза его снова стали проницательными. Со слабой улыбкой на губах он произнес:
