Агата Кристи - Подвиги Геракла. После похорон (сборник)
– И вы ему верите?
– Да.
– Значит, – задумчиво произнес Пуаро, – в течение десяти лет, вы, как говорят в этой стране, лаяли не на то дерево?
– Да, именно это я и делал! – с горечью ответил финансист.
– А теперь все надо начинать сначала?
Эмери Пауэр кивнул.
– И здесь начинается мое участие? Я – тот пес, которого вы пустили по старому следу, по очень старому следу…
– Если б это дело было простым, – сухо ответил Эмери Пауэр, – мне не пришлось бы посылать за вами. Конечно, если вы считаете, что это невозможно…
Он нашел нужное слово. Эркюль Пуаро выпрямился и холодно произнес:
– Я не признаю слова «невозможно», месье! Я только спрашиваю себя – достаточно ли это дело интересно для меня, чтобы я за него взялся?
Пауэр опять улыбнулся.
– Вот что в нем интересно: вы сможете сами назвать сумму своего гонорара.
Маленький человечек посмотрел на большого человека и мягко сказал:
– Значит, вы так сильно жаждете получить это произведение искусства? Нет, конечно!
– Скажем так: я, как и вы, не признаю поражений.
Эркюль Пуаро кивнул:
– Да, если выразить это так, – я понимаю…
II
– Кубок Вератрино? – заинтересованно спросил инспектор Уэгстафф. – Да, я все помню об этом деле. Я вел его с нашей стороны. Я немного говорю по-итальянски, знаете ли, поэтому поехал туда и обсудил с его «макаронниками». Кубок так и не нашелся по сей день. Это странно.
– Чем вы это объясняете? Продан в частные руки?
Уэгстафф покачал головой:
– Сомневаюсь. Конечно, есть слабая вероятность… Нет, мое объяснение намного проще. Он спрятан, и единственный человек, который знал о его местонахождении, умер.
– Вы имеете в виду Кейси?
– Да. Возможно, он спрятал кубок где-то в Италии, или же ему удалось контрабандой вывезти его из страны. В любом случае кубок до сих пор лежит там, где Кейси его спрятал.
Эркюль Пуаро вздохнул:
– Это романтичная теория. Жемчужины, засунутые в гипсовые отливки, – как назывался этот рассказ? «Бюст Наполеона»[30], не так ли? Но в нашем случае речь идет не о драгоценных камнях – это большая, массивная золотая чаша. Не так-то легко ее спрятать.
Уэгстафф неуверенно ответил:
– О, я не знаю. Полагаю, это можно сделать. Под доской в полу, что-то в этом роде…
– У Кейси есть собственный дом?
– Да, в Ливерпуле. – Он ухмыльнулся: – Там под полом ее не было. В этом мы удостоверились.
– А что насчет его домашних?
– Жена Кейси была порядочной женщиной, больной туберкулезом. Образ жизни мужа до смерти тревожил ее. Она была религиозна, ревностная католичка, но не могла решиться бросить его. Умерла пару лет назад. Дочь пошла в нее – стала монахиней. Сын был другим – яблоко от яблони упало далеко… В последний раз, когда я о нем слышал, он отбывал срок в Америке.
Эркюль Пуаро записал в своем маленьком блокноте: «Америка». И спросил:
– Сын Кейси не мог знать местонахождение этого тайника?
– Я не думаю. Кубок уже перешел бы в руки скупщиков краденого.
– Его могли переплавить.
– Могли. Это вполне возможно, должен признать. Но я не думаю… Самую большую ценность он имеет для коллекционеров, а в среде коллекционеров бывает так много подозрительных сделок, вы бы удивились!.. Иногда, – добродетельно произнес Уэгстафф, – мне кажется, что у них совсем нет моральных устоев.
– Вот как! Вас бы удивило, если б сэр Рубен Розенталь, например, был замешан в том, что вы назвали «подозрительной сделкой»?
Уэгстафф усмехнулся:
– Я бы не удивился. Он не слишком щепетилен, когда дело касается произведений искусства.
– А как насчет других членов банды?
– И Риковетти, и Дюбле получили суровые приговоры. Полагаю, они сейчас должны выйти на свободу.
– Дюбле француз, не так ли?
– Да, он был мозгом банды.
– Были и другие члены банды?
– Там была девушка – ее обычно звали Рыжей Кейт. Устраивалась горничной к какой-нибудь даме и выясняла все о потенциальной добыче – где что хранится и так далее. Она уехала в Австралию, я думаю, после того, как банда распалась.
– Есть еще кто-нибудь?
– Одного парня по имени Югуян подозревали, что он их сообщник. Он дилер. Его штаб-квартира находится в Стамбуле, но у него есть магазин в Париже. Против него не удалось собрать улик, но он скользкий тип.
Пуаро вздохнул и глянул в свой маленький блокнотик. В нем было записано: Америка, Австралия, Италия, Франция, Турция…
– «Весь шар земной готов я облететь…»[31]
– Простите? – не понял инспектор Уэгстафф.
– Я понял, – сказал Эркюль Пуаро, – что, по-видимому, придется совершить кругосветное путешествие.
III
У Пуаро вошло в привычку обсуждать расследование своих дел со своим способным камердинером Джорджем. Это означало, что Эркюль Пуаро отпускал некоторые замечания, на которые Джордж отвечал с той житейской мудростью, которую он приобрел во время службы лакеем.
– Если б у тебя возникла необходимость, Джордж, – спросил Пуаро, – вести расследование в пяти разных частях света, как бы ты к этому приступил?
– Ну, сэр, путешествие по воздуху очень быстрое, хотя некоторые говорят, что оно вредит желудку. Я ничего об этом не знаю.
– Хотелось бы знать, – сказал Эркюль Пуаро, – что бы сделал в данном случае Геракл?
– Вы имеете в виду велосипедиста, сэр?
– О, – продолжал Эркюль Пуаро, – если просто спросить себя, что он делал? И ответ, Джордж, – он энергично путешествовал. Но в конце концов он был вынужден получить сведения – некоторые говорят, у Прометея, другие – у Нерея.
– Неужели, сэр? – удивился Джордж. – Никогда не слышал об этих господах. Это туристические агентства, сэр?
Эркюль Пуаро, наслаждаясь звуками собственного голоса, продолжал:
– Мой клиент, Эмери Пауэр, признает только одно – действие! Но бессмысленно тратить энергию на ненужные действия. В жизни существует золотое правило, Джордж: никогда не делай сам ничего такого, что могут сделать за тебя другие. Особенно, – прибавил сыщик, поднимаясь и направляясь к книжной полке, – когда в расходах стесняться не надо.
Он взял с полки папку, помеченную буквой «Д», и открыл ее на словах «Детективные агентства – надежные».
– Современный Прометей, – пробормотал он. – Будь добр, Джордж, выпиши для меня некоторые имена и адреса. Господа Ханкертон, Нью-Йорк. Господа Лейден и Бошер, Сидней. Синьор Джованни Мецци, Рим. Месье Нахум, Стамбул. Господа Роже и Франконар, Париж.
Он сделал паузу, пока Джордж не закончил выполнение задания. Потом сказал:
– А теперь, будь добр, посмотри расписание поездов на Ливерпуль.
– Хорошо, сэр. Вы едете в Ливерпуль, сэр?
– Боюсь, что да. Возможно, Джордж, мне придется поехать еще дальше. Но не сейчас.
IV
Три месяца спустя Эркюль Пуаро стоял на скалистом берегу и смотрел на Атлантический океан. Чайки взмывали и снова снижались с долгими, печальными криками. Воздух был теплый и влажный.
У Эркюля Пуаро возникло чувство, не чуждое тем, кто впервые приехал в Инишгоулен, что он достиг конца света. Никогда в жизни сыщик не представлял себе места столь отдаленного, столь бесплодного, столь заброшенного. В нем жила красота – меланхоличная, призрачная красота; красота далекого и невероятного прошлого. Здесь, на западе Ирландии, никогда не маршировали римляне, топ-топ-топ; они никогда не строили укрепленных лагерей, никогда не строили упорядоченных, разумных, полезных дорог. Это была земля, которой неведом здравый смысл и упорядоченный образ жизни.
Эркюль Пуаро посмотрел на носки своих лаковых туфель и вздохнул. Он чувствовал себя несчастным и очень одиноким. Стандарты, по которым он жил, здесь не ценились.
Его взгляд медленно скользил вдоль береговой линии, потом снова устремился в море. Где-то там, если верить легендам, лежат острова Благословенных, Земля Молодости…
Он пробормотал себе под нос:
– «Туда, где в садах налилися… плоды Гесперид золотые…»[32]
И вдруг Эркюль Пуаро снова стал самим собой. Чары развеялись; он опять ощутил гармонию со своими лаковыми туфлями и аккуратным темно-серым костюмом джентльмена.
Неподалеку сыщик услышал звон колокола. С этим звуком он был знаком с раннего детства.
Пуаро быстро зашагал вдоль скалистого берега. Примерно через десять минут показался стоящий на утесе дом. Его окружала высокая стена, в которой виднелась огромная деревянная дверь, усеянная гвоздями. Эркюль Пуаро подошел к этой двери и постучал большим железным дверным молотком. Потом он осторожно потянул за ржавую цепочку, и внутри пронзительно зазвонил колокольчик.
Небольшую панель в двери отодвинули, и показалось чье-то лицо. Оно выражало подозрение, его обрамлял крахмальный белый головной убор. На верхней губе явственно проступали усы, но голос принадлежал женщине; таких женщин Пуаро называл femme formidable[33].
