Сергей Сидорский - Осознание ненависти
— Да!
— По какой причине?
— Вас это не касается!
Шердаков улыбнулся строгой отеческой улыбкой.
— Чем же вас так привлек, а затем испугал образ женщины-призрака?
Поляков издал что-то вроде стона и закрыл лицо руками.
— Хватит! С меня довольно!
— Не спорю, образ действительно ужасен. Но, возможно, в нем есть что-то притягательное? В особенности для того, кого так занимает проблема жизни и смерти. — И Шердаков, желая увидеть реакцию окружающих его людей, огляделся.
Марта Дворская с неослабным вниманием смотрела на Полякова. «Не подозревает ли она его в смерти своего мужа?» — подумал капитан.
На Полякова были направлены также взгляды доктора Энского и Эммы Блиссовой. Олег и Надежда Кличевы сверлили глазами капитана.
Холмов задумчиво рассматривал инкрустированные дверцы буфета, а Женя неотрывно смотрела на Марту Дворскую.
Шердаков привстал и, довольный собой, потер руки.
— Тема, определенно, была выигрышной. Картина не могла не получиться. И тем не менее вы ее уничтожили, господин Поляков! Уничтожили лицо женщины, которой многие из нас, не задумываясь, приписывают оба свершившихся преступления. Забавно, не правда ли? Но ведь вы уничтожили ее совсем не поэтому?
— Да, конечно. Но вы не можете знать, почему!
— Вы просто испугались. Испугались того, что кто-то, глядя на вашу картину, решит, что ее писал сумасшедший. Сумасшедший, способный убить!
— Нет! Тысячу раз нет! Картина была прекрасной!
— Да, я вполне это допускаю. Я допускаю также, что вы очень талантливый художник и на третий этаж чаще других поднимались только для того, чтобы лучше почувствовать атмосферу старого дома.
— Замолчите! Немедленно замолчите!
— Отчего же? Ведь я не утверждаю, что вы — убийца!
— О Господи! — Поляков вскочил, опрокинув стул. В глазах его застыл ужас. — Сколько можно просить вас замолчать?! — Он посмотрел на Шердакова, затем на непроницаемое лицо Эммы Блиссовой и выбежал из столовой…
— Нервы, — первой нарушила молчание Надежда Кличева. — В таком возрасте и такие плохие нервы. Как ты думаешь, Олег, почему? — обратилась она к своему мужу.
— Ты все слышала не хуже меня, — буркнул тот.
— Но я совершенно ничего не поняла! Речь как будто шла о привидении?..
— Не хочешь ли ты попробовать яблочного пирога?
— Нет, спасибо. Любопытно, какое отношение ко всему происходящему в этом доме может иметь наш молодой художник?
На этот раз вопрос Надежды Кличевой не был обращен к кому-то конкретно, ей никто не ответил.
Марта Дворская с задумчивым видом вышла из комнаты.
Вслед за ней к выходу направился Шердаков.
— Минуточку, — догнал его Холмов, и они вместе покинули столовую.
Глава XI
Что-то едва различимое
Мужчины вошли в гостиную и расположились на диване.
— Мне кажется, Поляков смертельно чего-то боится… — осторожно начал Шердаков и замолчал, вопросительно глядя на своего собеседника.
— Или кого-то, — дополнил фразу Холмов. — Кого-то из числа тех, кто находился вместе с нами в столовой.
— Можем ли мы в таком случае предположить, что Поляков знает или по крайней мере догадывается, кто убийца? По тому, насколько энергично он пытался заставить меня замолчать…
— Убийцей вполне может быть и он сам.
— Да. Но откуда тогда этот панический страх? Поверьте мне, правосудия так не боятся, — нахмурив лоб, Шердаков снова потянулся за сигаретой. — Определенно, здесь есть над чем поломать голову.
Холмов согласился и с улыбкой отметил про себя, что для близких капитана сигарета, вероятно, стала его атрибутом, как, например, трубка у Холмса или Мегрэ.
— Не думаю, чтобы Поляков боялся привидения, — рассуждал Шердаков. — Ведь даже саму возможность его существования наш художник отрицал категорически. Скорее всего вы правы: Поляков опасается вполне конкретного человека. Вы обратили внимание, как он смотрел на Эмму Блиссову, перед тем как покинуть комнату?
— Вы тоже это заметили? — с некоторым облегчением спросил Холмов. — Сначала мне показалось, что я ошибся.
— Но почему он посмотрел именно на нее? Для меня это было полной неожиданностью. Возможно, он пытался отвлечь наше внимание от кого-то другого? Давайте вспомним, что же вывело Полякова из равновесия. Упоминание о картине или о том, что было на ней изображено?
— Нет-нет. Окончательно он потерял контроль над собой в тот момент, когда вы заявили, что он чаще других поднимался на третий этаж.
— Да, но заметьте: на этаж, где было совершенно убийство!
— Не испугался ли Поляков, что его обвинят в смерти Можаева?
Шердаков медленно покачал головой.
— Нет. Не думаю. Причина его страха в чем-то другом. Может быть, все-таки в картине? Почему, затратив столько сил на ее создание, Поляков тем не менее решил ее уничтожить? Почему? Очевидно, не потому, что на картине была изображена женщина-призрак, и даже не потому, что, по непонятной для нас причине, эта женщина оказалась очень похожей на Марту Дворскую. Почему же тогда? Почему? Возможно, в ответе на этот вопрос и кроется разгадка всего преступления.
— Поляков утверждал, что картина была прекрасной, — напомнил Холмов. — Вы уверены в том, что он действительно ее уничтожил?
Брови Шердакова поползли вверх.
— А если нет? Это что-нибудь меняет?
Холмов неуверенно пожал плечами.
— Трудно сказать. Но тогда мне хотелось бы взглянуть на нее.
— Вполне понятное желание, — Шердаков приподнял подбородок и задумчиво посмотрел в окно. — Но даже если вы увидите картину, едва ли это приблизит вас к разгадке. По меньшей мере трижды нам уже описывали ее, — он тяжело поднялся с дивана. — Я намерен еще раз допросить Эмму Блиссову. Вы пойдете со мной?
— Нет, — коротко ответил Холмов и еще долго сидел неподвижно после того, как за капитаном закрылась дверь.
Полчаса спустя Холмов встал и отправился на кухню, чтобы поговорить с Анастасией Багровой. Почему именно с ней? У него имелись на этот счет определенные соображения.
Кухарка встретила сыщика хмурым, недружелюбным взглядом.
— Что вам здесь надо? — сердито спросила она.
— Я бы хотел задать вам несколько вопросов, — пояснил Холмов.
— Вам не понравился обед?
— Нет-нет. Обед был превосходным.
— Что же тогда?
— Это касается обстоятельств смерти полковника Можаева и Дворского. Если не ошибаюсь, вы переехали сюда вместе с семьей Дворских?
Кухарка медлила с ответом.
— Да, — наконец произнесла она, но голос ее звучал неуверенно.
