Найо Марш - Смерть в театре «Дельфин»
Гарри глянул на Дестини, скорчил жалобную мину и вышел из кабинета.
— Извините, — пробормотал Перигрин, обращаясь к Аллену. — Мы закончили. Что нам теперь делать?
— Думаю, что женщинам и Рэндому можно уходить, а мужчины пусть подождут на лестничной площадке.
— Включая меня?
— Если вас не затруднит.
— Нет, конечно.
— Для своего рода контроля.
— В химическом смысле?
— Ну…
— Понятно. С чего начать?
— С начала. — Аллен обратился к группе актёров:
— Будьте любезны, пройдите в круглое фойе. Мистер Джей объяснит, что делать дальше.
Перигрин быстренько выпроводил всех из кабинета.
Актёры столпились у запертого бара, стараясь не смотреть в направлении лестничной площадки, туда, где не хватало фрагмента ковра. Стальные двери перед сейфом были закрыты. Сама площадка представляла собой небольшой участок, расположенный тремя ступеньками ниже круглого фойе. На неё выходили две лестницы из нижнего фойе, а сама она охватывала круглое фойе полумесяцем.
— Я не смогу спуститься по этим ступенькам, — сказала Дестини Мейд.
— Можно пройти по другой лестнице, — предложила Эмилия.
— Да, но все равно придётся спуститься на площадку. Я не могу. Гарри!
Дестини оглянулась в полной уверенности, что нужный человек всегда окажется рядом, однако убедилась, что Гарри Грав её не слышит. Он стоял, засунув руки в кармины, и созерцал закрытую дверь кабинета.
Маркус Найт, вспыхнув, сердито проговорил:
— Быть может, вы позволите мне спустить вас вниз? — и очень неприятно засмеялся.
— Весьма любезно с вашей стороны, — сказала Дестини, окинув его холодным взглядом, отвернулась и оказалась лицом к лицу с Джереми Джонсом. Джереми моментально покраснел и смущённо предложил:
— Можно выйти через зрительный зал. Я…
— Джереми, дорогой! О да! Пожалуйста… пожалуйста! Я понимаю, что веду себя крайне глупо, но ведь все люди разные, правда? Спасибо, мой ангел! — затараторила Дестини, подхватывая его под руку.
Они скрылись за дверью зрительного зала.
— Ладно, я пошёл, — сказал Чарльз Рэндом, мгновение поколебался, а затем быстро спустился по лестнице с неповреждённым ковром.
Гертруда Брейс постояла рядом с сохранившимся дельфином, посмотрела на вмятину в ковре, оставшуюся от его товарища, поджала губы, вскинула голову и решительно двинулась вниз по ступенькам.
Все это происходило на глазах Перигрина Джея.
Эмилия двинулась было вслед за Гертрудой, но он остановил её.
— Как вы себя чувствуете, Эмили?
— Спасибо, хорошо. А вы?
— Гораздо лучше, с тех пор как увидел вас. Пообедаем вместе? Правда, я не знаю, как надолго мне придётся задержаться. Вы подождёте?
— Не могу сказать, что я испытываю голод.
— Но поесть все-таки надо.
— Вы вряд ли можете сказать, когда освободитесь. Идти в паб или в «Молодой Дельфин», по-моему, не стоит: там масса любопытных и репортёров. Давайте сделаем так: я куплю несколько сэндвичей с ветчиной и спущусь к верфи мимо «Фиппса». Там есть удобная стенка, у которой можно посидеть.
— Я постараюсь присоединиться к вам. Только не глотайте сразу все сэндвичи и не убегайте. День такой солнечный!
— Смотрите! — перебила Эмилия. — Гарри опять что-то затевает!
Грав постучал в дверь кабинета, затем, видимо, дождавшись отклика, открыл её и вошёл.
Эмилия покинула здание тоже через зрительный зал. Перифин присоединился к курящему Маркусу Найту и переминающемуся с ноги на ногу Уинтеру Моррису. Скоро вернулся и Джереми, довольный и ублаготворённый.
За дверью кабинета Аллен разговаривал с Гарри Гравом.
Манеры актёра разительно изменились. Он был спокоен, прям и выражался без аффектации.
— Думаю, вы не ждёте от меня дельных заявлений, однако пару минут назад, когда меня с позором выставили отсюда, я вспомнил одну вещь. Она, быть может, не имеет никакого отношения к делу, но я предоставляю решать это вам.
— Именно такую мысль мы и пытались всем внушить, — сказал Аллен. Гарри улыбнулся.
— Тогда слушайте. Говорят, что когда ночной сторож, как его…
— Хокинс.
— Когда Хокинс нашёл Джоббинса и когда вы видели его, он был одет в пиджак.
— Да.
— Это был коричневый пиджак в белую клетку, отделанный чёрным?
— Да.
— Довольно модный?
— Да.
— В таком случае, это мой бывший пиджак. Я подарил его Джоббинсу в пятницу.
— На подкладке осталось ваше имя. У Гарри отвисла челюсть.
— Ну вот, опять не повезло. Извините, мистер Аллен. Упавший духом актёр удаляется.
— Нет, останьтесь, раз уж вы здесь. Мне интересно знать, почему вы решили, что эта деталь может иметь значение. Садитесь. Вы можете довериться нам.
— Вот как? — удивлённо сказал Грав. — Спасибо. С удовольствием.
— Видите ли, — начал он, когда сел, — я каждый раз пытаюсь вести себя лучше, чем получается. Итак, о пиджаке. Честно говоря, я вообще не придавал ему никакого значения, но вы весьма дотошно расспрашивали об одежде Джоббинса. Зачем, я не понял, но решил на всякий случай сообщить, что до вечера пятницы этот пиджак был моим.
— Почему же вы сразу об этом не сказали? Гарри покраснел и быстро выпалил, задрав подбородок:
— Потому что абсолютно все восхитительно потешались над несчастной деталью одежды в милой школьной манере. До ужаса приятные люди. Презабавнейшее зрелище. Думаю, вам не надо объяснять, что я не являюсь воспитанником наших престижных школ, в отличие от великого короля «Дельфина».
— Найта?
— Вот именно. Рыцаря, точнее, слуги, о чем он постоянно забывает.
— Вы его не любите.
— Он испытывает ко мне то же сердечное чувство, но вдвое более сильное, — коротко хохотнул Гарри. — Я не подлизываюсь. Я просто срываю парик.
— Тем не менее, — мягко сказал Аллен, — ваше профессиональное искусство не находит признания у воспитанника Итона?
— Нет, — ухмыльнулся Гарри. — Уверяю вас, существуют и другие, более крепкие, хотя и менее бросающиеся в глаза связи между уроженцами доброй старой Англии, которые способны придушить любого чужака. А я как раз патентованный чужак. Извините. Вы, наверное, тоже итонец?
— Получается, вы из числа сердитых? Не так ли?
— Временами. Я нашёл выход. Они побаиваются моего языка. Во всяком случае, хочу на это надеяться. Грав помолчал немного и добавил:
— Кстати, ничто из сказанного не относится к Перигрину Джею. На него я не жалуюсь. Он ни разу не задевал меня как представителя среднего класса, а я не пытался обидеть его. Перри — даровитый драматург, хороший постановщик и весьма достойный гражданин.
— Хорошо. Тогда вернёмся к остальным. Итак, им не нравился ваш пиджак?
— О, комедия шла без всяких антрактов. Чарльз делал вид, что ослеплён и потрясён. Милашка Гертруда содрогалась, и даже владычица моего сердца умоляла избавиться от шофёрской клетки. Что я и сделал. Генри Джоббинс кряхтел у служебной двери, жалуясь на хронические боли в пояснице, вот я и изобразил доброго самаритянина, — хотите верьте, хотите нет, но мне это неплохо удалось. Я просто снял с себя пиджак и вручил ему. И ничего забавного в этом жесте не было. Я избавился от причинявшей неудобства вещи, отдав её туда, где она никого не раздражала. Джоббинс был хорошим парнем. Очень хорошим.
