Орсон Уэллс - Мистер Аркадин
Сперва я ничего не мог разглядеть в нарядной толпе. Сизый табачный дым висел в воздухе. Зеркала затуманились, люстры были погашены, и горели только свечи да огромная рождественская ель, щедро увешанная игрушками и сладостями. Детей вокруг елки не было; и, как я заметил, толпа гостей — мужчины в смокингах и декольтированные дамы — резко отличалась от той, что я видел в Сан-Тирсо. На таких вечеринках Райна не присутствовала.
Я начал искать глазами хозяина. В такой толчее это было не просто. Блондинка со стеклянными глазами бросила мне на плечи гирлянду бумажных цветов, другая напялила на голову бумажную шляпу, которая тут же с треском разорвалась. Высокий мужчина размахивал красным воздушным шаром, другой бил в игрушечный барабан. Я засомневался, что вечер действительно окажется таким веселым, как я ожидал.
Несколько человек развлекались, пуская стрелы в мишень, прикрепленную к двери, инкрустированной в стиле Людовика XV. На софе в обнимку с двумя броскими девицами сидел Дед Мороз в черных ботинках и алом балахоне. Под белой окладистой бородой я узнал лицо, которое искал. Я прошел мимо стрелков, и стрела угодила мне в рукав. Я со смехом вытащил ее. Начала разбаливаться голова.
— С Рождеством, — обратился я к человеку в красном.
Этим я решил ограничиться в смысле приветствий.
— Дурачитесь, — продолжал я без всякой преамбулы; меня мутило от вида двух его красоток.
Аркадин без слов оставил их и, пройдя сквозь толпу как нож сквозь масло, подвел меня к оконной нише. Казалось, он пребывал в прекрасном настроении.
— Ну, — начал он, — нашли вы вашего подопечного? Очень мило с вашей стороны навестить его как раз в сочельник. Я. пожалуй, тоже займусь тюремной благотворительностью. Как, вы говорите, его имя, вашего протеже?
Боль застучала у меня в висках. Пожалуй, не видать мне на этот раз рождественского ужина.
— Якоб Зук. Вам это имя знакомо не хуже моего. Но я не встретился с ним.
Аркадин стащил красный колпак и снял фальшивую бороду. И запустил пальцы в настоящую.
— Что так? Он сбежал?
— Нет. Его выпустили. Он все равно долго не протянет. Небось умирает сейчас в какой-нибудь жалкой комнатушке. На Себастианплац, 16, если быть точным.
Аркадин разглаживал свою бороду.
— Ну что ж, хорошо, — заключил он. — Не хотелось бы выглядеть бессердечным, особенно в нынешний вечер. Мир на земле и благоволение во человецех. Но все же, если ваша история правдива, для меня было бы лучше, если этот, как его — Зук? верно? — выйдет из обращения.
Он подал знак лакею, обходившему гостей с подносом, взял бокал и предложил мне. Шампанское отдавало горечью. Возможно, из-за болезни. Я обливался потом.
— За Васава Атабадзе — потерянного, обретенного и благополучно забытого вновь!
Что отразилось сейчас на лице Аркадина? Злое торжество? Я вспомнил прозвище, которым не без нежности наградила его Райна, — Людоед. Мне вспомнилась также история про Людоеда, у которого бородатое лицо выражало злую радость. Я принял какие-то пилюли от простуды, может быть, из-за них мне стало как-то не по себе. Я задыхался в этой дымной комнате. Пробормотав извинение, я вышел на площадку.
Ко мне подошел привратник с письмом, ответ на которое ждали внизу.
Опять эти полицейские. Мне не хотелось, чтобы меня втянули в бесконечно длинное расследование. Лучше уж шумные радости у Аркадина.
— Я сейчас напишу записку, — сказал я привратнику.
И вернулся в переполненную народом душную комнату. Стрелки забавлялись вовсю. Аркадин тоже к ним присоединился. Он умелой рукой, почти не глядя, посылал в цель стрелу за стрелой. Ему аплодировали. Меня вынесло к стене, на которой висела мишень. Мальчишка-привратник наблюдал за игрой округлившимися глазами.
Бумага из полиции все еще была у меня в руках. Я машинально разорвал конверт. И когда поднес к глазам фотографию, чуть не вскрикнул, как от удара.
На ней была Мили.
Она лежала на скамейке, волосы ее разметались, рот широко раскрылся в немом ужасе. Приливная волна намочила ее вечернее платье, смятое, облепившее ноги, и между лопаток виднелся нож. Темное пятно расплылось по голой коже. Кожа, нежная теплота которой, пахнувшей слоновой костью, была мне так знакома. Мили… мертва. Убита. Убита ножом в спину, как Бракко.
Не одна только лихорадка бросила меня на сей раз в пот. Ярость. Я поднял голову и встретился глазами с Аркадиным. Все это время он следил за мной. Остальные с головой погрузились в пьяное веселье и ничего вокруг не замечали. Бросали стрелы. Пришла очередь Аркадина. Он взял стрелу и сломал ее в пальцах. Потом спокойно, не торопясь достал из кармана красного балахона нож, раскрыл его, попробовал лезвие и легким точным ударом метнул. Лезвие осталось торчать в мишени, проткнув рельефную деревянную панель, и дрожало прямо у меня перед глазами.
Отчаянно пытаясь сдержать дрожь в руках, я вложил фотографию в конверт. И направился к двери. За дверью я тотчас бросился к телефону. Нельзя ли срочно связаться с сеньорой Хесус Мартинес в Мехико? Очень, очень срочно!
Я тяжело дышал и чуть не падал от слабости, так что пришлось опереться о телефонную кабинку. До меня доносились невнятные голоса на другом конце провода.
Чья-то рука властно взяла из моих рук трубку.
— Прошу отменить вызов.
Трубка легла на рычаг.
— Нет нужды звонить в Мехико, — спокойнейшим тоном произнес Аркадин.
Полнейшее ощущение кошмара: гигант в красном балахоне глядит мне прямо в глаза в тесноте телефонной будки. Я почувствовал удушье.
— Что с Софи? Ее тоже зарезали? Как Мили? И Оскара? «Амор Брухо» тоже не стоит вызывать?
Где-то вдали раздавались смех, крики и музыка. Рождественская вечеринка была в самом разгаре. Никого не волновала наша интимная беседа.
— Наконец-то до меня начинает доходить, — продолжал я. — Все до капельки.
Полицейские в Неаполе кинулись за одноногим, посчитав его убийцей Бракко. Но Бракко убил кто-то другой. Человек, которого они с Пако пытались шантажировать. С Пако-мексиканцем, он же Ференц из Варшавы.'
— Это домыслы, — холодно уронил Аркадин.
Он достал из кармана портсигар и, как всегда, точным движением зажег сигарету. Я смотрел на его медлительные пальцы, никогда не выдававшие его.
— Это больше, чем домыслы, и я легко бы убедил вас в этом, будь шантажисты живы.
Он улыбнулся, поигрывая пламенем золотой зажигалки.
— Не все еще мертвы, мистер ван Страттен.
Мы приближались к самой развязке.
— А Мили! Несчастное дитя! Она была вообще ни при чем. Даже не понимала, в какую игру ее втянули.
