Орсон Уэллс - Мистер Аркадин
— Но я этого не сделала, — продолжала она, рассказывая будто не мне, а самой себе. — Потому что увидела в зеркале его лицо. Он уже не смотрел, как прежде, прямо перед собой. Веки стали тяжелыми. И все же в глазах оставалось что-то от прежних дней — взгляд человека, обреченного на одиночество.
Мне — было понятно, о чем она говорила — этом странном и остром чувстве жалости, которое не раз появлялось и у меня наедине с Аркадиным.
— Я вспомнила радость, которую мы с ним делили. Без него моя жизнь была бы тусклее. Он умел сделать меня счастливой. А иногда и унижал. Бывало, я и плакала. Но все это нужно пережить, чтобы обрести чувство, что ты действительно прожил жизнь.
Обида все еще была жива в ней, тайно лелеемая, но она имела затаенную надежду со временем превратить ее из болящей раны в нежное, горько-сладостное воспоминание.
— И потом, он всегда выигрывал. Я начала ставить на те же цифры и тоже выигрывала. Не считая того, что он скрасил мою жизнь, я получила от него гораздо больше, чем он от меня. Так что он мне ничего не должен. И я подумала: если он так сильно желает быть другим, зачем я стану ему мешать? Зачем разрушать это чувство безопасности, которое он так старательно создавал, этот покой, доставшийся ему так нелегко? Большой молчаливый человек с бородой, в меховом пальто. Таинственный человек. Бог с ним, раз он так хочет… Я уже получила свое. А его пусть пребудет с ним.
Ее партнеры кончили пить и собирались возобновить игру. Они подали ей знак сдать карты. Прежде чем закрыть альбом, я мельком увидел еще несколько фотографий и узнал худое лицо человека с деревянной ногой — в расцвете юности, и Оскара, уже серое и помятое. Софи отобрала альбом.
— Кстати, — сказала она, — это, конечно, неважно, но все же кто направил вас ко мне?
Она преподала мне блестящий урок того, как нужно держать свои секреты. И я воспользовался им, не выдал Аркадина. Упомянул лишь Профессора и Требича. Она задумчиво выслушала меня, не перебивая, слегка нахмурившись при упоминании баронессы.
— И еще о вас говорил Тадеуш.
— Малыш Тадеуш из Танжера?
Чудно было слышать, как Тадеуша называют малышом.
— Он вам про меня говорил? Забавно. Правда, после всего этого…
Итак, она тоже его знала и тоже — как и я — была удивлена, что он замешан в это дело. Мне показалось, что ей удалось объяснить себе, как это произошло, но она не поделилась со мной своими соображениями. Однако я и сам уже кое-что кумекал. Мысли сами собой стали складываться в нечто логически связное. Тут мексиканцы за карточным столом начали проявлять нетерпение.
— Вы можете идти, мистер, — сказала Софи.
Тон ее голоса незаметно, но решительно переменился. Эта история перестала ее занимать. А мне пора было на самолет.
— И когда увидите хозяина, передайте, что он может чувствовать себя спокойно. Васава Атабадзе давно нет на свете.
Я взял ее руку, которую она мне не подавала, и коснулся губами.
— Вы хотите сказать, что у него нет причин для волнения?
Она вздохнула, не пытаясь вырвать руку, которую я не выпускал.
— Он великий Аркадин, миллиардер с новым именем. Вот так. Оскар — наркоман. Каждому свое.
Она села на свое место за столом, сразу забыв обо мне. Мальчишка в белом проводил меня к машине.
Уже стемнело. Улицы заполнились народом. Колокола звонили к службе. Из бара вышел пьяный человек с красным, будто залитым кровью лицом; он прихлебывал прямо из бутылки. В нише полуразрушенной стены я увидел статую мадонны со сложенными вместе ладонями и прочел табличку с названием площади: Плаза де ла Соледад. Площадь одиночества.
Никогда я не чувствовал себя так одиноко, как в толпе на этой площади. Такое же беспросветное одиночество можно было прочесть и в глазах Аркадина.
Пьяный остановился перед мадонной, с трудом сохраняя равновесие, и взял бутылку в другую руку, чтобы перекреститься, а потом приложился губами к кончику ноги мадонны. Я позавидовал ему. Жаль, я не умею молиться.
КНИГА III. ЛЮДОЕД
Я вернулся из Мехико с простудой. А может, это была нервная лихорадка. В общем, зубы у меня стучали от озноба и я никак не мог с этим совладать.
Меня скрутило окончательно, когда я вышел из самолета в Орли. Райна нашла, что я выгляжу ужасно. Сама она была холеная и свежая, как весенняя фиалка, одета в бобровую шубку и замшевый берет, который делал ее похожей на задорного мальчугана. Она сделала вид, что дуется на меня.
— Я так и знала. Ты явился лишь затем, чтобы сразу исчезнуть.
Я и вправду собирался улизнуть. В Мюнхен, повидаться с Якобом Зуком. Простая формальность. И тогда я мог бы предстать перед Аркадиным с полным досье, получить с него обещанные деньги и начать жить своей жизнью.
Этими мыслями я тешил себя все бесконечные часы путешествия. Метеоусловия были как нельзя хуже, меня то бросало в дрожь, то мутило, и я с трудом сохранял остатки оптимизма, который как будто бы внушался обстоятельствами.
А едва я ступил с трапа, меня проняла эта лихорадка.
На летном поле дул пронизывающий ветер. Мне стоило усилий добраться до буфета, довольно грязного и скудного. Я взял консоме, оно было чуть теплым, зубы стучали о ложку.
— А у меня для тебя неважные новости. Непонятно откуда опять объявился Боб. Готов на все ради меня, бедняга. И, к сожалению, все такой же скучный. Но что делать бедной девушке, если ее милый далеко? Приходится утешаться с тем, кто под рукой.
Она выложила все это с легкой угрозой и рассчитывая на мою реакцию, но просчиталась. Мне было безразлично, что юный Рутли снова занял место ухажера возле нее. Более того, я был бы даже рад, чтобы он сопровождал Райну в Сан-Тирсо, если я не успею вернуться к Рождеству.
— Рождественская неделя в Париже была бы для меня невыносимой. Все эти дни я провела бы у окна своего замка, погруженная в мысли о своем господине и повелителе, который отправился в крестовый поход.
Я сделал попытку попасть ей в тон.
— К счастью, у тебя есть шут, который станет развлекать тебя последними сплетнями с Джермин-стрит.
Да, меня таки здорово забрало.
— Тебе надо в постель, — сказала Райна. — Или, если хочешь, надень смокинг и поедем куда-нибудь выпьем как следует.
Увы, я не мог позволить себе ни того, ни другого. Диктор объявил посадку. Надо было идти. Райна легкой походкой шагала рядом со мной вдоль холодных цементных коридоров, насквозь продуваемых сквозняками.
— Очень вероятно, что ты встретишь там отца, он сейчас как раз в Германии. Смешно. Вы стали прямо неразлучны.
Она хихикнула, как школьница.