Орсон Уэллс - Мистер Аркадин
— Не все еще мертвы, мистер ван Страттен.
Мы приближались к самой развязке.
— А Мили! Несчастное дитя! Она была вообще ни при чем. Даже не понимала, в какую игру ее втянули.
Печаль скользнула по лицу Аркадина, но тут же исчезла.
— Вы хотите сказать, что она не была с вами в сговоре?
Похоже, он почувствовал некоторое беспокойство. У меня же ярость и боль пересилили страх, который на минуту овладел было мной.
— Да нет же. Глупая, взбалмошная девчонка, она даже не понимала, что за имена бросала вам в лицо — Бракко, Софи…
До сего момента Аркадин был словно во хмелю. А тут он вдруг как будто протрезвел. Швырнул окурок на пол и раздавил его ногой.
— Жаль, — процедил он.
— А Софи, — не унимался я, — что с Софи?
Ярость просто раздирала меня. Я испытывал физическую боль за женщину, с которой виделся всего лишь час, и за девушку, которую довел до гибели.
— Софи знала о вас все. Вам не удалось ее провести. Ни фальшивой бородой, ни чужим именем. Она вас узнала. Хоть и прошло столько лет. Но держала язык за зубами. Она никогда бы не проболталась.
Аркадин окончательно овладел собой. Правда, он был бел как полотно.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше?
— Почему? Да когда бы я успел? И как я вообще мог заподозрить, что ее жизнь в опасности?
— Это было очевидно.
Опять лихорадка или гнев бросили меня в пот. Мне стало трудно дышать, во рту чувствовался неприятный привкус. В висках стучало молотком.
— Бракко и одноногий. Мили. — Я задыхался. — Софи и Оскар. Остался один Зук.
Гости наконец заметили отсутствие хозяина.
Двойные двери распахнулись, и толпа полупьяных девиц вывалилась на площадку.
— Остался один Зук.
Аркадина окружили. Он взял бокал из рук какой-то полуголой брюнетки.
— Один? А вы правильно сосчитали? — спросил он, улыбаясь. И, подняв бокал, залпом осушил его. — За вас, мистер ван Страттен.
И тогда я понял.
Глава 2Что за вонь тут стояла, запах настоящего звериного дерьма, только без того живого тепла, которое всегда ощущаешь в присутствии животных. Печная дверца была открыта, и огонь высвечивал каплю, свисавшую с носа старика. Он то и дело смахивал ее тыльной стороной ладони, но она неизменно появлялась вновь.
Он лежал, растянувшись на вонючем матрасе под кучей тряпья. На нем было еще застегнутое наглухо пальто и шапка. Он словно оцепенел, и из этого состояния его выводили только приступы кашля. После приступа он каждый раз сплевывал в грязную тряпицу, которую доставал из кармана. Вряд ли он слышал то, что я говорил ему. Но время шло, и его, и мое — неумолимо бежали минуты, и терпению моему настал конец. Я яростно вышагивал по чердаку, задевая головой потолочную балку и не чувствуя при этом боли. Одна мысль владела мной.
Уговорить старика Зука уйти со мной.
Немедленно. Не теряя ни секунды.
— Говорю же, он знает "адрес. Я сам по дурости ему проболтался.
Старик, утонувший в тряпье, смотрел на меня поверх очков в стальной оправе.
— На кой ему сюда тащиться?
Я сел на колченогий стул и, изо всех сил стараясь держать себя в руках, пытался вразумительно втолковать ему суть дела.
— Вы единственный, кто остался в живых.
Он смахнул свою каплю и прочистил горло.
— Живой, да ненадолго.
— Да, ненадолго. Если только не решите все же уйти со мной. И побыстрее.
Я наклонился над смердящим матрасом и взял умирающего за руку; тело его было тяжелым и расслабленным, как у мертвеца. Я должен заставить его уйти. Должен убедить.
Но он не верил в опасность, или ему все было безразлично.
— Не хочется мне идти на холод. Оставьте меня в покое.
Я пытался вдолбить ему, что мне тоже грозит беда. Он
презрительно ухмыльнулся.
— А мне-то что! Кто вы мне такой!
Я пытался пробудить в нем какое-то подобие человеческих чувств. Рассказывал о его старых приятелях, об Оскаре и Софи. Он тряс головой, что-то все время неразборчиво бормоча, но не думал вставать с места. Мой рассказ об Атабадзе оставил его равнодушным, а может, он мне просто не поверил.
— Ну и что? Мне от него ничего не нужно. И ему от меня ничего не нужно.
Было ясно, что он уже не в себе. Я выложил ему все: что я в бегах, что жизнь моя висит на волоске, как и его собственная. Ему было не до меня, он и своей-то жизни толком не помнил, целые куски ее напрочь выпали из его памяти.
— Не знаю я ничего. Много чего повидал, много чего понаделал. Польша очень далеко, Польшааа… Оскар, да, Софи, хорошенькая штучка… стерва…
И он пустился в слезливую историю о том, как она обвинила его в краже.
— Бросьте вы об этом, Зук. Софи мертва. И вы скоро отправитесь за ней следом, если…
— Если, если — какое там если, все там будем, рано или поздно.
Он поглубже зарылся в свои тряпки и до бровей натянул замызганную шапчонку.
Я снова в отчаянии принялся за свое.
— Зук, Софи и Оскар убиты, и еще Мили и Бракко. Ножом в спину. Я знаю, кто убийца. Могу доказать, если вы мне поможете. А то и меня пришьют заодно с вами.
Он засмеялся, поскреб затылок корявыми черными ногтями и сказал:
— Да не сделаешь ты этого. Не вяжется чего-то твоя байка. И меня на понт не возьмешь. А сам-то ты здорово труханул. Так что валяй, чеши отсюдова. Чего ждешь-то?
Но куда мне было деваться, где искать спасения в мире, если всемогущий Аркадин сыщет меня на дне морском! Вот уже полгода я и шагу не могу ступить без его ведома, без того, чтобы он не обскакал меня.
Нет, мне бежать некуда. Остается только встретиться с ним лицом к лицу. Выдвинуть обвинение и доказать его. Пока Зук жив, это еще можно.
Но сколько он протянет?
Сквозь снежную пелену мне послышался характерный звук рожка аркадинского автомобиля. Я прижался лбом к треснувшему оконному переплету. Ошибки не было. В черном пальто и широкополой шляпе он медленно шествовал в морозной ночи. Его громадная фигура неясно вырисовывалась в тусклом свете, освещавшем двор.
Я кинулся к койке и стащил с нее старика. Он был без брюк, и надо было видеть его серые костлявые ноги в грязных, изношенных кальсонах. Я потащил его к двери, не обращая внимания на пинки и протесты. Схватил штаны, валявшиеся у двери, и завернул его в одеяло.
— Это он. Уже на лестнице. Пошли.
Решимость придала мне сил, и с божьей помощью я вытащил старика на площадку. Ветхая, изъеденная жучком лестница скрипела под тяжелой поступью Аркадина.
Одна из дверей, выходивших на площадку, была полуоткрыта. Я без колебаний втащил Зука в полутемную чужую комнату. Толстая блондинка, одетая в выцветший халат, жарила на плите колбасу. Она недоуменно обернулась. Я вложил ей в ладонь банкноту.
