Анри Магог - Тайна красного чемодана
Он попробовал открыть мешок. Но тот оказался запертым на ключ.
– Досадно! – пробормотал он. – Придется испортить всю вещь. Иначе никак не открыть. Такой замок! Но что же делать? Не оставлять же на добычу другим!
Он вынул из кармана небольшой нож, открыл его и ввел в скважину замка.
– Я делаю это, чтобы доставить вам удовольствие, – сказал он, нажимая на замок. – Любопытство очень дурной недостаток, дорогой мистер Вельгон, а ваше в особенности переходит все границы.
В его голосе снова послышалось так изводившая меня ирония. Чем она была вызвана? Я не мог этого понять. Послышался треск, замок подался.
– Наконец-то! – торжествующе воскликнул Дольчепиано, заглядывая в широко раскрытый мешок.
– Теперь получайте подтверждение моих гипотез, дорогой мистер Вельгон, – весело произнес он. – Правда, я был почти уверен в подобном результате, но теперь, хотя я еще не видел этого человека, я готов поклясться, что это он.
– Назовите же его наконец! – воскликнул я, выведенный из терпения его медлительностью.
– Взгляните-ка на это! – сказал он вместо ответа, протягивая мне кусочек картона, с темневшим на нем пятном.
Это был билет первого класса от Виллара до Ниццы.
– Это тот самый билет, – пояснил Дольчепиано, – которого не оказалось при убитом Монпарно. Убийца не пожелал оставить его при нем.
– Вероятно, из-за этого пятна, которое есть не что иное, как отпечаток окровавленного пальца, – заметил я, рассматривая билет.
Однако, не ошибались ли мы? Не были ли мы увлечены желанием во что бы то ни стало отыскать убийцу. В таких случаях нельзя действовать легкомысленно. Одного подобного доказательства еще не достаточно.
– Это, может быть, простое совпадение, – заметил я.
– В таком случае, вот вам еще одно совпадение. Число, когда был куплен этот билет.
Действительно, на одном из концов билета сохранились какие-то цифры. Они в точности совпадали с годом и числом того дня, когда было совершено преступление.
– Это уже важная улика, – согласился я.
– А это? – торжествующим тоном произнес Дольчепиано, вынимая из мешка небольшой мундштук.
– Мундштук господина Монпарно! – воскликнул я. – Да, да, я помню, его жена говорила мне, что убийца захватил в числе прочих вещей и мундштук. Вы правы, сомнений быть не может. Это он.
– А вот и ключи!
Итальянец вынул из мешка связку ключей и положил их на стол.
– Два ключа от входных дверей, один, очевидно, от подъезда, другой от квартиры… Эти ключи, меньших размеров, вероятно, от шкафов и комодов.
– Ключ от сундука отсутствует, – заметил я. – Это вполне естественно, так как при помощи его была совершена кража и сам ключ найден мной в помойном ведре. Странно, что злоумышленник не унес его с собой, а предпочел оставить на месте преступления.
По губам Дольчепиано скользнула ироническая улыбка.
– Это ему было бы не легко сделать.
– Почему?
– Потому что никакого грабежа и не было совершено, мистер Падди.
– Как не было! – воскликнул я в негодовании. – А взорванный сундук? Как вы это объясните?
– Мы об этом потом поговорим. А теперь послушайте, что я вам скажу, и взгляните на это.
Он опустил руку в карман и вынул оттуда кусок картона и сложенный пополам лист бумаги.
Кусок картона представлял собою бандероль, какую обыкновенно употребляют для посылок модные магазины. На ней стоял адрес Саргасса, извозчика в Пюже-Тенье.
Бумага оказалась счетом одного из магазинов в Ницце на имя того же Саргасса.
– Полный костюм велосипедиста, шапка, фланелевая рубашка, пара чулок для спорта, – прочел Дольчепиано, подчеркивая ногтем перечисленные в счете предметы. – Пересылка была заранее оплачена, как и все вышеупомянутые вещи, что видно из счета. Как вы думаете, этот костюм предназначался Саргассу?
– Само собой разумеется, нет.
– Так! Посмотрите на число. Посылка была отправлена за два дня до совершения преступления.
– Что вы говорите! – воскликнул я. – Значит, он предназначался…
– Сообщнику? Конечно. Этот костюм был у него надет под блузой. Теперь будьте внимательны. В котором часу произошел взрыв в сундуке?
– В шесть часов вечера, – ответил я. – Фитиль мог быть зажжен часов около пяти.
– Следовательно, вор должен был находиться в Ницце уже в четыре часа дня. Между тем мы знаем, что человека в блузе видели в Тине около пяти часов утра.
– После чего его след был потерян.
– Подождите, в восемь часов утра в Везюби появляется неизвестный человек, одетый в велосипедный костюм, толстые вязаные чулки, коричневые с красными и зелеными полосами и обыкновенные тонкие сапоги. Мало того, если на нем уже нет рыжего парика, борода все-таки существует и вполне схожа с бородой человека в блузе. Судебные власти держали это открытие в тайне.
– От восьми часов утра до четырех часов дня он мог десять раз доехать до Ниццы.
– Постойте. В Везюби он садится на трамвай. Едет в течение четырех часов, выходит в Сен-Мартене, нанимает мула и переезжает итальянскую границу. Тут уже мы действительно теряем его след. Но нам это и не важно, так как в то время было уже более четырех часов дня. Из этого вы видите, что он не мог быть в Ницце и вся история с грабежом – одна выдумка.
– Но я сам видел ключ, – заметил я.
– Это доказывает только то, что господин Монпарно, уезжая, не взял его с собой и он преспокойно оставался на улице Пасторелли, – насмешливо ответил Дольчепиано.
– Боже мой! Но кто же тогда положил фитиль? – испуганно воскликнул я.
– Кто? Вы, может быть, догадаетесь, когда я назову вам имя нашего молодца, – бросил он на меня какой-то странный взгляд.
– Прошу вас, не томите меня больше, – взмолился я. Дольчепиано вынул из кармана часы.
– Теперь я могу сказать. Он, вероятно, уже арестован. Это Антонин Бонассу.
На моем лице, вероятно, отразились в эту минуту все цвета радуги.
– Антонин Бонассу? – повторил я, бессмысленно глядя на Дольчепиано.
В моем мозгу мгновенно пронеслись самые ужасные предположения.
Мое самозванство обнаружено. Я заподозрен в убийстве. Итальянец играет со мной, как кошка с мышью, ожидая момента задушить меня своими когтями.
Все последние события: встреча в поезде, комедия с арестом, в которой сознательно принимали участие контролер, агент и главный комиссар, наконец, это посещение гостиницы, осмотр принадлежащих убитому вещей, все это было придумано с одной целью: вырвать у меня признание. Дольчепиано внимательно следил за мной, замечал каждую перемену в моем лице и, видимо, ждал, чтобы я так или иначе выдал себя. Наконец, убедившись в бесплодности своих ожиданий, он решил идти напролом и бросил мне в лицо мое собственное имя.
