Анри Магог - Тайна красного чемодана
Он быстро написал несколько слов и передал оба приказа одному из полицейских.
– Я позволю себе, в свою очередь, сказать несколько слов, – с любезной улыбкой заметил Кристини. – Дело в том, что чек, который я имел честь вручить мадемуазель, по настоянию господина Вельгона, с целью ускорить ее отъезд из Ниццы, само собой разумеется, не имеет ценности, и ни один банк не согласился бы его оплатить.
– Тем не менее он будет фигурировать в числе других вещественных доказательств, – сказал комиссар. – Уведите обвиняемых!
И достойное трио, окруженное полицейскими, было уведено из комнаты.
Из груди моей вырвался тяжелый вздох.
– Конец мечте! – иронически прошептал мне на ухо Падди Вельгон. – Успокойтесь, господин Бонассу. Пройдет немало лет, прежде чем эта милая парочка получит возможность продолжать свою идиллию. Суд вынесет им должный приговор.
– Жаль, что он не может отдать Монпарно на расправу его жене! – воскликнул я. – Это было бы для него худшим наказанием.
– Не будьте так требовательны, – улыбнулся сыщик. – И будьте довольны, что ваш собственный роман кончился так благополучно. Женитьба отвлекла бы вас от вашего прямого призвания.
– Вы шутите! – смущенно произнес я. – Могу ли я еще мечтать об этом после того, как был свидетелем деятельности такого великого сыщика, как вы.
– Это дело не представляло затруднений, – пожал плечами Падди Вельгон. – Повторяю еще раз: вы мне очень много помогли.
– Не подозревая этого, – заметил я. – Но объясните мне, как вам удалось раскрыть истину?
– Посудите сами: страховое общество заподозрило замаскированное самоубийство; отсюда один шаг до симуляции убийства, и стоило мне взглянуть на труп, как я уже понял, что кто-то особенно старался сделать его неузнаваемым.
– Допустим. Что же дальше?
– Следовательно, необходимо было, прежде всего, решить вопрос, чей это был труп. Для этого, раз я отрицал смерть самого Монпарно, надо было направить следствие по двум путям. Во-первых, узнать, не было ли где-нибудь поблизости случая исчезновения человека или трупа, а во-вторых, не появился ли кто-либо, считавшийся умершим.
– Вы не считали меня причастным к исчезновению господина Монпарно? – спросил я.
– Ни одной минуты, – улыбнулся сыщик. – Вы были для этого слишком откровенны. И сколько полезных сведений я от вас узнал. Про страховое общество, про Софи Перанди. Она мне сразу показалась подозрительной. В особенности заинтересовала меня история со взорванным сундуком.
– Все это было очень неясно.
– Подождите. Перечислим все наши открытия. Прежде всего сапоги. По-вашему, они принадлежали убийце, по-моему, они были надеты на убитом, почему я и нашел нужным сохранить их. Затем мы узнаем про Саргасса. Сразу было ясно, что он не мог совершить убийства. Но это путешествие из Сен-Пьера в Месклу с красным чемоданом, в котором потом вместо товара оказались камни, сразу пробудило во мне подозрения. Если труп был привезен, то не иначе, как в этом чемодане. Чтобы проверить это предположение, надо было проехать по его следам, а именно побывать в Сен-Пьере. К моему большому удовольствию, вы меня туда и повезли. Совпадение смерти зятя Саргасса с обнаружением трупа якобы господина Монпарно впервые пробудило во мне предчувствие истины. Конечно, я мог круто повернуть дело и потребовать вскрытия могилы Титэна, но я боялся рисковать, так как не был достаточно уверен в том, что Монпарно жив. Поэтому я решил действовать осторожно, не выдавая своей тайны. Но когда дочь Саргасса узнала сапоги, все мои сомнения исчезли. Титэн был в них похоронен. Поездка в Ниццу и принесенные вами так кстати марки окончательно убедили меня в справедливости моих предположений, и если я не сообщил их вам, но только потому, что боялся вашей неосторожности. Вы могли под влиянием ревности дать понять Софи Перанди, что нам известна ее тайна, и она, конечно, не приминула бы предупредить об этом Монпарно. Поэтому я и старался держать вас в неведении, делая вид, что подозреваю вас самого. На самом деле я сличал с марками не ваш почерк, а почерк Монпарно, образец которого находился у Кристини. Для меня все было ясно. Я понял, что Монпарно находится в Италии, а два слова: «ден.» и «Марсель», в связи с вашими инициалами, быстро раскрыли мне весь план. У меня было достаточно времени для проверки моих предположений, так как Софи Перанди не могла уехать до получения страховой премии. Поэтому я дал надлежащие инструкции Кристини и увез вас в Сен-Пьер за вещественными доказательствами. Чтобы скорее заманить в ловушку молодую особу, я старался держать вас в полном неведении относительно всех моих планов. Вот отчего я заставил вас пережить много неприятных минут. Надеюсь, что вы мне это теперь прощаете?
– Вы мне дали хороший урок, – ответил я, – но я его заслужил. Будем думать, что он излечит меня от моей наивности и нахальства, с которым я решился выдать себя за знаменитого Падди Вельгона.
– Не клевещите на себя, – в голосе сыщика прозвучали теплые нотки, – и не отказывайтесь от своего призвания. В вас есть драгоценные качества, и если бы вы не были ослеплены чарами лукавого бога любви, вы разобрались бы в этой истории так же быстро, как и я.
– Не думаю, – признался я. – Мне еще многому надо было бы у вас поучиться.
– К вашим услугам! – ответил сыщик, протягивая мне руку. – Я считаю себя у вас в долгу, и если вы хотите стать моим учеником…
Вместо ответа я горячо пожал ему руку.
Союз был заключен, и я позволяю себе сказать, что если мой учитель не скупился на советы, то и я, в свою очередь, широко ими пользовался.
Благодаря ему я тоже сделался до некоторой степени известностью, и имя Антонина Бонассу не раз приводило в трепет преступников и, главное, преступниц. Так как последствием моей неудачной, попранной в самом расцвете любви явилась неумолимая ненависть к женской хитрости и испорченности, вследствие чего я остался заядлым холостяком, я всецело посвятил себя раскрытию преступлений, в которых главную, активную роль играют женщины. Мой опыт позволяет мне добавить, что подобные преступления случаются далеко не редко.
На свете, увы, существует не одна Софи Перанди, и если мне когда-нибудь придет в голову мысль поделиться с читателями моими воспоминаниями, они, наверно, повторят за мной известное изречение:
«Коварна, как волна»!
