Гастон Леру - Призрак оперы
И в этот момент сцена неожиданно погрузилась в темноту. Это длилось одно мгновение, у зрителей едва хватило времени воскликнуть в удивлении. Но когда сцена опять осветилась, Кристины там не оказалось. Что стало с ней? Какое чудо произошло? Зрители обменивались недоуменными взглядами. Волнение быстро достигло своего пика как на сцене, так и в зале. Люди спешили из-за кулис к тому месту, где несколько секунд назад стояла певица.
Куда исчезла Кристина? Какое колдовство вырвало ее из рук Кароласа Фонты на глазах у восторженных зрителей? Оставалось только предположить, что ангел ответил на ее пылкую мольбу, забрав ее тело и душу на небо.
Рауль, все еще стоя в амфитеатре, горько рыдал. Граф Филипп поднялся с места в своей ложе. Люди смотрели на сцену, на графа и его брата, гадая, имеет ли это странное происшествие какую-то связь со слухами, о которых сообщила утренняя газета.
Рауль быстро оставил свое место, Филипп исчез из ложи, и пока занавес закрывали, публика поспешила к входу за кулисы. Зрители ждали объявления. Шум стоял неописуемый. Все говорили сразу, и у каждого было свое объяснение случившегося.
– Она упала в люк.
– Ее подняли на канатах на чердак. Бедная девушка стала, возможно, жертвой какого-то сценического эффекта, который новая администрация испытала впервые.
– Это было заранее запланированное похищение. Это подтверждает тот факт, что на сцене стало темно, когда она исчезла.
Наконец занавес медленно поднялся. Каролас Фонта взошел на подиум дирижера оркестра и печально объявил:
– Дамы и господа, случилось что-то невероятное и глубоко тревожное. Наша несравненная Кристина Доз исчезла, и никто не знает, каким образом!
Глава 15. Странное поведение английской булавки
Возбужденная толпа вторглась на сцену. Певцы, рабочие сцены, танцовщики, статисты, хористы, завсегдатаи – все они что-то спрашивали, кричали, толкались.
– Что случилось?
– Ее похитили!
– Это сделал виконт де Шаньи!
– Нет, это его брат!
– Ах, вот и Карлотта. Это ее козни.
– Нет, это был призрак!
Некоторые смеялись, особенно после того, как осмотр пола и люков исключил возможность несчастного случая.
В этой пестрой толпе трое мужчин о чем-то спорили низкими голосами, отчаянно жестикулируя: Габриэль, хормейстер, Мерсье, администратор, и Реми, секретарь. Они уединились в углу прохода между сценой и широким коридором, ведущим в комнату отдыха балерин, за скоплением какой-то бутафории.
– Я постучал, но они не ответили. Может быть, их нет в кабинете. Но этого никак нельзя узнать, потому что они взяли ключи.
Так говорил Реми и, несомненно, имел в виду двух директоров Оперы. Во время последнего антракта они приказали, чтобы их не беспокоили ни по какому поводу.
– Но исчезновение певицы со сцены случается не каждый день! – горячился Габриэль.
– Вы сообщили им об этом хотя бы через дверь? – спросил Мерсье секретаря.
– Я сейчас же пойду туда, – сказал Реми и убежал. Затем пришел режиссер.
– Месье Мерсье, пойдемте! Что вы оба делаете здесь? Вы нужны внизу, мсье.
– Я не собираюсь ничего слышать и тем более делать, пока не придет комиссар Мифруа! – заявил Мерсье. – Я послал за ним. Когда он будет здесь, мы посмотрим. – А я говорю, что вы немедленно должны пойти вниз к трубе органа.
– Нет, пока здесь не появится Мифруа.
– Сам я уже был там.
– Ну и что же вы видели?
– Я никого не видел. Понимаете? Никого!
– Но я ничего не могу поделать с этим, не правда ли?
– Конечно нет, – ответил режиссер, бешено ероша свои буйные волосы. – Но если кто-то в тот момент был у трубы органа, он, вероятно, сможет рассказать нам, каким образом вся сцена сразу погрузилась в темноту. Но мы нигде не можем найти Моклера, понимаете?
Моклер был шефом группы осветителей, который менял день и ночь на сцене Оперы.
– Не можете нигде найти Моклера? – повторил потрясенный Мерсье. – А его помощники?
– Ни Моклера, ни его помощников! Никого из группы осветителей, я вам говорю, – закричал режиссер. – Вы же понимаете: эта девушка не могла исчезнуть сама по себе! Все было кем-то спланировано, организовано, и мы должны узнать, кем. А администраторов нет… Я приказал, чтобы никто не ходил вниз, к контрольным щитам освещения, и поставил пожарного у трубы органа. Разве я сделал что-то неправильно?
– Нет-нет, вы совершенно правы. А теперь давайте подождем комиссара.
Режиссер ушел, недовольно пожимая плечами и что-то бормоча относительно «молокососов», которые спокойно слоняются по коридорам в то время как вся Опера «перевернута вверх дном».
Габриэля и Мерсье вряд ли можно было обвинить в спокойствии. Но они получили приказ, который парализовал их: директоров нельзя было беспокоить ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить этот приказ, но безуспешно. И сейчас он вернулся после очередной попытки. На его лице было написано замешательство.
– Ну, вы говорили с ними? – спросил Мерсье.
– Мушармен в конце концов открыл дверь, – ответил Реми. – Когда он увидел меня, его глаза чуть не вылезли из орбит. Я думал, он меня ударит. Я не смог промолвить ни слова, и знаете, что он заорал: «У вас есть английская булавка?» – «Нет», – ответил я. «Тогда оставьте меня в покое!» – опять закричал он. Я пытался ему объяснить, что случилось на сцене, но он только повторял: «Английскую булавку! Достаньте мне английскую булавку, сейчас же!» Рассыльный, который услышал это, – он смеялся во всю мощь своих легких, – прибежал с английской булавкой, и, получив ее, Мушармен захлопнул дверь перед моим носом. Вот и все!
– Почему вы не сказали ему о Кристине Доэ…
– Хотел бы я видеть, как вы бы это сделали! У него шла пена изо рта. Он ни о чем не думал, кроме как о булавке. Было такое впечатление, что если бы ему не дали ее сразу, он умер бы от апоплексического удара. Все это противоестественно. Наши директора сошли с ума. – И Реми, недовольный, добавил: – Так продолжаться дальше не может! Я не привык, чтобы со мной обращались подобным образом.
Вдруг Габриэль прошептал:
– Это еще один трюк призрака Оперы! Реми пренебрежительно засмеялся.
Мерсье вздохнул и, казалось, хотел что-то сказать, но, увидев, что Габриэль подает ему знаки, чтобы он молчал, промолчал. Он чувствовал, что вся ответственность ложится на него, пока Ришар и Мушармен все еще не появились. В конце концов Мерсье не смог больше сдерживать себя.
– Я сам пойду за ними, – решил он.
Габриэль, ставший вдруг серьезным, остановил его:
– Подумайте, что вы делаете, Мерсье! Может быть, они остаются в кабинете, потому что это необходимо! Неизвестно, что на уме у призрака!
