Джон Карр - А потом - убийство!
Это немало удивило его. Но еще больше он удивился, когда, после первых нескольких секунд, в течение которых она испускала нечленораздельные звуки и пыталась отвернуться, Моника вдруг перестала сопротивляться и начала пылко отвечать ему. Она оказалась очень теплой; руки ее обвились вокруг его шеи. Так продолжалось довольно долго, перерыв случился внезапно.
— Послушай, — сказал он наконец, рассеянно отстраняясь и понимая, что словами всего не выразишь, — послушай, я хочу сказать, что люблю тебя.
— Ну так почему же ты так н-не скажешь?
— Какого дьявола! Всякий раз, как я пытаюсь тебе признаться, ты затыкаешь мне рот! Прошу прощения: неудачно подобрал слова. Я имею в виду, что…
— Билл Картрайт, ты когда-нибудь бываешь серьезным?
— Серьезным? — заревел он. Его шатало. — А сейчас я, по-твоему, шучу? Да я в жизни не был так серьезен! Я не шучу. Сейчас я даже не смог бы захихикать, если бы увидел, как Геринг поскользнулся на банановой кожуре при всех своих медалях и регалиях! Я совсем одурел. Я люблю тебя. Вопрос в том… может быть, случайно я тебе нравлюсь?
— Нет, я тебя ненавижу, — ответила Моника и тут же продемонстрировала ему свою ненависть.
— Я уже давно влюблен в тебя, — заявил Билл.
— С каких пор?
— Ну… давно.
— Да, но насколько давно? С каких пор?
— С тех пор, как увидел тебя в кабинете Тома.
— Хочешь сказать, с тех пор, как ты назвал мою книгу непотребной?
— Ангелочек, зачем вспоминать…
— Ты по-прежнему считаешь ее непотребной?
— Да.
— Возможно, так и есть, — мечтательно потянувшись, сказала Моника. — В конце концов, мне кажется, что так оно и есть. Но мне сейчас все равно.
Тут Билл, ослепленный истинной любовью, отбросил принципы прочь.
— Ничего подобного! — заявил он. — Книга неплохая, просто замечательная — я серьезно! И всякий, кто скажет, что она плохая, будет иметь дело со мной. Отличная вещь, Моника. Уж кому и знать, как не мне. Ведь я переделываю ее для кино.
— Билл, милый… Ты правда так считаешь?
— Да, — поклялся он и в тот момент начал сам себе верить. — Просто у нас с тобой все сразу пошло не так, а потом я не извинился. Я был в плохом настроении, как ты не понимаешь? Было время обеда; пообедал я плохо: кормили каким-то жутким блюдом — бараньи отбивные и ананас…
Он замолчал.
Реальность вторглась в мечты и напомнила о насущных проблемах. Реальность всегда начеку — она не позволяет до конца отвлечься.
Бараньи отбивные с ананасом напомнили ему о Тилли Парсонс, а Тилли Парсонс напомнила о том, о чем совсем не хотелось вспоминать. Сжимая Монику в объятиях, он бросил взгляд в сторону соседнего кабинета. На пороге стояла Тилли и смотрела на них.
— Дорогуша… — начала Тилли.
Голос у нее совсем сел. Похоже, она только что плакала.
Билл почувствовал, как Моника напряглась; от нее исходила волна подозрения, такая же ощутимая, как жар, которым было наполнено тело. Моника вырвалась из его объятий, отступила назад и запустила руку в растрепанные волосы.
Тилли сделала успокоительный жест.
— Не волнуйся, милочка, — не без горечи проговорила она. — Я не собираюсь тебя беспокоить. Мне осталось закончить последний эпизод, а потом я свободна. Вот только… у меня вышел весь «Честер», — с обидой продолжала она. — Кто-то всегда тащит у меня «Честерфилд». Не завалялось ли где случайно хорошей сигаретки, дорогуша?
— Извини. Хороших нет.
— Но я всегда их разбрасываю, милочка. Ты уверена, что их здесь нет?
— Совершенно уверена. У меня только те сигареты, которые курю я. Если хочешь, возьми.
— Но они же английские! Не могу курить английские сигареты. Билл… нет, ты куришь только трубку, — запричитала Тилли. — О господи! Ну ладно, думаю, это лучше, чем ничего. Мне надо покурить. Дорогуша, не возражаешь, если я возьму сигаретку?
— Пожалуйста. Бери.
Тилли подошла к столу. Она открыла красную кожаную шкатулку и взяла сигарету. Даже в тот момент, в момент сомнений и полной неуверенности, Билл Картрайт не мог не пожалеть ее. Тилли выглядела старой и побитой. Ее морщинистые руки дрожали.
— Слушай, Билл, — вдруг сказала Тилли. — Моника думает, будто я кое-что сделала. Судя по тому, как ты на меня смотришь, наверное, ты считаешь так же. Так вот, я не делала того, в чем меня подозревают. Нет, подожди! Я не собираюсь вам досаждать. — Она сунула сигарету в рот и поднесла к ней спичку. — Вы любите друг друга. Вы славные ребятки, и я рада за вас. Вот и все.
Она вышла из комнаты не без достоинства: закрыла за собой дверь, но не хлопнула ею. В голове у Билла все запуталось еще больше; сомнение все сильнее овладевало им. Моника подбежала к нему, и он положил руки ей на плечи.
— Почему ты просил Фрэнсис Флер передать, чтобы я не оставалась с ней наедине? — шепотом осведомилась Моника.
— Потому что голос был ее… да нет, будь я проклят, если знаю, так ли это на самом деле!
— И анонимные письма тоже писала она.
Он круто развернулся на каблуках.
— Ты уверена?
Моника выдвинула ящик стола. Достала страницу рукописи и письмо и протянула Биллу. Пальцы у нее дрожали.
— Вот, — едва слышно проговорила девушка. — Она писала письма… только, как ты говоришь, будь я проклята, если знаю, так ли это на самом деле!
Казалось, все кончено. Билл положил два листка рядом на стол. Хотя он не был специалистом-графологом, сходство бросалось в глаза. Билл почувствовал, как его заливает серая волна.
— Бедная старушка Тилли! — сказал он.
— Почему ты говоришь: «Бедная старушка Тилли»?
— Потому что тут явно что-то не так, моя дорогая. Если даже Тилли действительно написала письма… если даже она кричала за окном… мне кажется, что у нее был для этого веский повод, но она не собиралась причинять тебе вред. Несмотря на неопровержимые улики, мне не верится. Погоди, у меня в кабинете есть лупа. Посмотрим еще раз.
Он сходил за лупой. Движения его были механическими. Он до сих пор не мог привыкнуть к мысли о том, что Моника его любит. Ему хотелось сделать какое-нибудь блестящее умозаключение. Он поднес лупу к странице — и тут они услышали хриплый крик.
Кричала Тилли; вскоре крик перешел в сдавленный кашель. Потом послышались глухие удары, как будто кто-то прыгал или топал по полу. На пол полетел сбитый стул. Билл Картрайт подбежал к двери, но Тилли первая вцепилась в нее ногтями и распахнула.
Тилли держала сигарету в вытянутой руке, пытаясь посмотреть на нее. Но глаза у нее были не в фокусе. Другой рукой она вцепилась в дверную ручку — так крепко, что красные ногти царапали краску. На лице было такое же выражение, как у мальчика, который первый раз пытается курить трубку и чувствует себя полным идиотом, а кроме того, он весь покрылся потом и его тошнит. От сигареты шел странный запах; Билл ощутил лишь слабое дуновение.
