Джон Карр - Сдаётся кладбище
— Разве я не говорил вам, что этот болван Стаффи всегда путал сообщения?
— Что вы делаете там в три часа ночи? — холодно осведомился Байлс.
— А что вы делаете там в это же время?
— Я приехал сюда ради удовольствия поднять вас с постели. Не смог противостоять искушению сообщить вам, сколько времени я продержу вас в тюрьме.
Г. М. прикрыл один глаз.
— Так вы думаете, что можете запихнуть меня в каталажку?
— В настоящее время, — ответил Байлс, — я холю и лелею свой гнев, дабы он не остыл. А когда получу ордер…
Г. М. медленно опустил трубку вниз, словно склоняясь над поверженным врагом и держа его одной рукой за горло. При этом шляпа его свалилась, несколько смазав гладиаторский жест.
— Предупреждаю вас, Гил! Если вы…
— Насколько я понимаю, — продолжал голос неумолимо, — сейчас вы находитесь в квартире подлинной Айрин Стэнли. Немедленно приезжайте в Мараларч, братишка, и увидите, что я с вами сделаю!
— Погодите! Произошло что-то еще?
— Что-то еще! — простонал Байлс. — Жду вас в Мараларче! — И он бросил трубку.
Глава 17
Было еще совсем темно, когда большой желтый автомобиль выехал из Нью-Йорка с Джин на заднем сиденье, спящей, но теперь видящей счастливые сны. Сай сидел за рулем, а Кристал поместилась между ним и Г. М. Боб остался с матерью.
Они остановились, только чтобы купить пачку первых утренних газет, которую бросили на заднее сиденье. На Вестсайдском шоссе горели фонари, а река едва дышала запахом утра.
За всю поездку было сказано едва ли десять слов. Но радостное ощущение того, что Мэннинг и его жена снова пребывают в этом мире, наполняло салон.
Лицо сэра Генри Мерривейла выражало злорадное предвкушение какого-то события. Похожее выражение, только лишенное злорадства, застыло и на лице Сая, чьи мысли, казалось, витали далеко. Кристал спала, положив голову Саю на плечо.
Когда они свернули с Денфорд-авеню на Элм-роуд в Мараларче, небо стало призрачно серым, а деревья приобрели четкие очертания. В воздухе чувствовалась сырость летней росы. Проехав мимо фасада длинного белого дома, машина повернула на подъездную аллею.
Ряд окон слева и справа от парадной двери был освещен. Г. М. посмотрел в сторону библиотеки.
— Он там, сынок.
— Вероятно, с наручниками, — кивнул Сай.
В продолговатой библиотеке с окнами в передней и задней стене их ждал окружной прокурор Гилберт Байлс.
Он не обнаруживал никаких признаков усталости. Куполообразный частично облысевший череп, наблюдательные темные глаза, насмешливая улыбка, лицо, сужающееся к подбородку, — все это придавало ему вид терпеливого Мефистофеля.
— Джин спит на ходу, — сказала Кристал, стоя в дверях. — Можно я уложу ее в постель, а потом приготовлю кофе?
— Отличная идея, мисс Мэннинг, — отозвался Байлс с вежливым поклоном.
Окружной прокурор стоял у стены, уставленной старыми книгами. Прямо за его локтем Сай увидел пустой промежуток там, где ранее находилась «История испанской инквизиции» Ли.
Байлс держал книгу в руке, лениво перелистывая страницы.
— Я искал несколько подходящих методов допроса, — объяснил он с печальным вздохом. — Но боюсь, они были бы незаконны.
Это поведение, особенно учитывая тонкие голубоватые вены, вздувшиеся на висках Байлса, не обманывало никого. В любой момент он мог испустить яростный вопль и забегать по комнате.
— Что касается вас, сэр Генри…
— Привет, Гил, — поздоровался Г. М. с удивительной мягкостью.
— Садитесь!
Покуда Сай Нортон помещал газеты на свободном стуле, Г. М. сел, закинул ноги на стол и зажег вонючую сигару.
— Начнем, — продолжал Байлс, взмахнув «Испанской инквизицией», — с вашего поведения в подземке в понедельник.
— Не лучше ли начать с чего-нибудь другого? — вмешался новый голос.
Сай слегка вздрогнул.
Он не заметил у другой стены с книгами коренастую щеголеватую фигуру в кресле. Это был Хауард Беттертон с безмятежным лицом, на котором поблескивало пенсне, также не проявляющий признаков утомления.
— Мы начнем с того, с чего я сказал, мистер Беттертон, — отозвался Байлс. — И не говорите мне, что я нахожусь в округе Уэстчестер. То, о чем я намерен говорить, касается города Нью-Йорка.
— Как вам будет угодно, — пожал плечами адвокат. Байлс повернулся к Г. М. и ткнул в его сторону «Испанской инквизицией».
— Вы испортили эту чертову подземку! Это серьезное правонарушение. Пострадали люди…
— Кто именно пострадал, сынок?
— Из разменной будки украли деньги. Это еще серьезнее.
— Сколько именно денег, Гил?
— Точная сумма составляет тридцать семь центов, но для закона это несущественно. Ваше преступление настолько серьезно…
— Слушайте, Гил! — прервал Г. М. — Почему вам непременно нужно блефовать, не имея на руках козырей? Вы могли отдать меня под суд, но это не является уголовным преступлением ни по вашим, ни по нашим законам.
— Значит, вы это признаете! — Байлс выглядел глубоко оскорбленным. — Больше всего меня обижает ваша неблагодарность! Знаете, кто замял эту историю? Кто вернул ваш чемодан? Полицейский департамент!
Г. М. молча уставился на свою сигару.
— Вы бы удивились, — обратился Байлс к Саю, будучи не в силах сдержать поток красноречия, — сколько мелочей находят дорогу к столу комиссара полиции. Чемодан этого старого негодяя был открыт, и среди предметов, скромно отмеченных словом «МОЕ», оказались вещи с его именем.
— И благодаря им вы его опознали? — спросил Сай.
— Он хорошо известен, будучи титулованной особой и к тому же моим другом. Тем более что в тот же день в газетах появилось интервью, где он использует термин «ублюдок» по отношению к британскому министру информации.
— Но он и есть ублюдок, — проворчал Г. М.
— Поэтому комиссар, — продолжал Байлс, — решил, что нам лучше забыть обо всем и вернуть чемодан анонимно.
— Каким образом его вернули? — быстро осведомился Сай.
— Просто втолкнули в кухонную дверь этого дома, — ответил Байлс, — когда в кухне никого не было. Я даже не знал, где остановился Г. М.
В глубине души Сай думал, что полиция проделала достойную работу. Очевидно, Г. М. тоже так считал.
— Я очень вам признателен, Гил. Правда, я уже догадывался об этом…
— Догадывались?
— Ох, сынок! Сегодня утром у бассейна, когда коп О'Кейси пришел в ярость и хотел отправить меня в кутузку, вы успокаивали его, как мать. Только слабоумный не догадался бы, что вы уже все знаете — вас выдал ваш голос.
