Колин Уотсон - Здесь был Хопджой
— Дорин, право..:
— Я полагаю, — заговорил Пербрайт, — что вы поселиесь в старом доме, когда ваш отпуск закончится. Или вы, поженившись, думаете теперь переехать?
— Нет, мы останемся. По крайней мере, пока. Знаете, это был мой дом в течение стольких лет, а я по натуре изрядный домосед. Да и в любом случае, я уверен, мама не одобрила бы, если бы в доме стали жить чужие.
— Вы, конечно, понимаете, что осталась еще всякая всячина, в основном бумаги, принадлежащие мистеру Хопджою. Мы бы хотели подержать все это пока у себя, но если вдруг получите от него весточку, может быть, вы дадите нам адрес, по которому с ним можно будет связаться; вас ведь это не затруднит, сэр?
— Нисколько.
— Есть еще одна вещь, о которой мне любопытно было бы узнать, мистер Периам. Некоторое время назад, совсем, в общем-то, недавно, мистер Хопджой побывал в больнице. Мне достаточно хорошо известны обстоятельства, при которых он туда попал — их мы касаться не будем, — но интересно, не могли бы вы сказать мне, что за повреждения он получил.
Периам, задумавшись, провел пальцем по своему тяжелому округлому подбородку.
— Ну, если вам нужно знать, как это звучит на медицинском жаргоне, то тогда не могу. А вообще у него было то, что я назвал бы подбитой ногой.
— Насколько серьезно было повреждение? Я имею в виду, остались ли какие-нибудь следы: шрамы, искривления, что-нибудь в этом' роде?
— Боже, да что вы! Вернулся домой бодр и свеж, как огурчик. Между нами говоря, я думал, старине Браю просто понравилось изображать в больнице старого вояку. Вот он и просидел там столько времени. Вероятно, строил глазки какой-нибудь симпатичной сестрице.
— Значит, он не был никоим образом покалечен?
— Ни на вот столечко, инспектор. Понадобилось бы больше, чем простое падение, чтобы вывести Брая из строя, правда, дорогая?
— О, гораздо, — согласилась Дорин. Она с игривым видом извлекла пачку печенья из кармана Периама и теперь жевала одно, предварительно расковыряв его, чтобы посмотреть начинку.
— Да он здоров, как бык, — продолжал Периам. Эта тема, видимо, его очень заинтересовала. — Не хотел бы я иметь дело с Браем, когда он выходит из терпения. — Пербрайт про себя отметил, что Хопджой, вероятно, был печально не в форме в момент встречи с фермером Кроллом. Или, может быть, именно в вопросе утраченного терпения Кролл имел решающее преимущество.
Периам взялся за клюшку и вопросительно посмотрел на инспектора.
Пербрайт поднялся.
— Я думаю, у меня нет причин и дальше прерывать вашу игру. Извините, если я был несколько похож на…— он сглотнул, неожиданно почувствовав острое нежелание приносить даже формальные извинения.
— …скелет на пиру? — предложил Периам почти шутливо.
— О, но такой симпатичный скелет! — Пербрайт на короткое, но крайне .неловкое мгновение ощутил, как Дорин шаловливо уперлась грудью в его руку. В следующий момент она уже удалялась с мужем, поглядывая на инспектора через плечо и дожевывая очередную печенину.
В перерывах между затяжками сержант Маллей дышал тяжело, но умиротворенно. Он курил трубку, в которой, если судить по запаху, тлела смесь из старого синематографического паласа и дегтя. Сидел он в небольшой, без окон комнате в подвале полицейского управления, куда обычно приводили свидетелей по назначенным к слушанию делам, чтобы спокойный и доброжелательный вид огромного сержанта побуждал их давать более-менее внятное выражение своим воспоминаниям о пережитых ими трагедиях.
Маллей, к которому даже инспекторы и суперинтеданты относились как к хозяину здесь, в его уединенных апартаментах, — уже хотя бы потому, что не могли вынести вида его мучений при попытке оторвать свой центнер с лишним от раздавленного этим весом стула, — выслушал отчет Пербрайта о визите в больницу без удивления.
— Знал бы, что пойдете, сразу бы сказал, что просто потеряете время. Этот Хартон так же услужлив, как незаправленная машина для печатания денег. А уж эти чертовы женщины…— Он покачал головой.
— Послушай, Билл, я, собственно, не возражаю против того, чтобы эти люди играли в «угадай-что-у-Гос —пода-Бога-на-уме», раз это делает их счастливее. Но мне по-прежнему хотелось бы ближе познакомиться с персонажем, который затеял всю эту липовую эмайфайвщину [20].
Маллею удалось податься на несколько дюймов вперед и сложить руки на столе.
— Если вы действительно так интересуетесь этой операцией, думаю, я смог бы свести вас с человеком, который заговорит. Он работает ассистентом в операционном блоке и он приятель Джека Сайкса — того парня из лаборатории, я вам о нем рассказывал. Хотите, чтобы я попробовал?
— Было бы чудесно. Конечно, все это может оказаться несущественным и не имеющим отношения к делу. Периам сказал, что Хопджой просто слегка повредил ногу,, после больницы даже следа не осталось, но я полагаю, он не мог знать наверняка.
— Повредил ногу?
— Да, ногу.
— Но Хартон не занимается ногами. Он оперирует на внутренностях.
— О. — Пербрайт задумался. — Да, припоминаю, ты что-то говорил об этом раньше. Тогда, возможно, Хопджой скормил Периаму одну из своих знаменитых басен.
— Может, и так.
— Интересно, зачем… Ну, да ладно. Дай мне знать, если договоришься с другом мистера Сайкса, хорошо?
Лицо, с любопытством просунутое в узкую дверь, исказилось гримасой: посетитель, вдохнув табачного дыма от маллеевой трубки, отчаянно боролся с подступившей к горлу тошнотой.
— Черт возьми! — выдохнул наконец сержант Лав и добавил «сэр», разглядев сквозь сизый дым своего начальника.
Пербрайт присоединился к нему в коридоре.
— Я побеседовал со всеми жителями Посонз-Лайн, сэр. И угадайте, что я узнал? — Глаза у Лава блестели сильнее, чем просто у человека, побывавшего в прокуренной комнате.
— Нет уж, ты мне сам скажи, Сид. — Инспектор отцовским жестом обнял его за плечи.
— Я нашел женщину, которая написала то анонимное письмо.
Пербрайт уставился на него.
— Какое анонимное письмо?
— То самое, где говорилось о событиях в доме Периа-ма. Ну, вы же знаете, сэр. Та самая бумага, с которой все началось.
— Мой дорогой Сидней, мы все уже знаем об этом письме. Оно было написано не соседкой. Хопджой сам его написал.
Лав покачал головой:
— Извините, сэр, боюсь, я вас не вполне понимаю.
— Я сказал, что его написал Хопджой. Он даже не был особенно осторожен: блокнот той же бумаги был найден среди других вещей в его спальне.
Лав нехотя переварил информацию.
— Ну что ж, все, что я могу сказать в этом случае, так это, что писем должно было прийти два, а не одно, и что письмо женщины по фамилии Корк потерялось на почте. Да она чуть не с порога заговорила об этом. «Я», говорит, — «так ужасно себя чувствую, что послала это , письмо. Я вовсе не хотела никому причинять неприятностей». Я сказал, что ей не стоит так беспокоиться, потому что мы бы все равно рано или поздно об этом узнали, да и имя свое она под письмом не поставила. Тогда она немного оживилась и сказала что-то насчет того, что это, мол, было наименьшее, что она могла сделать для матери бедного мальчика. Я думаю, — добавил Лав в качестве пояснения, — что у нее не все дома.
