Франк Хеллер - Входят трое убийц
Чепуха! Безумные фантазии! — воскликнул про себя Кристиан. Во всяком случае, миссис Ванлоо коктейлей не пила! — но тут же осекся. Коктейлей она не пила, но апельсиновую воду пила… И действительно ли дверь между ее комнатами и флигелем была накануне вечером заперта?
Мартин закончил представление и зашагал к вилле. Эбб вышел из боковой аллеи.
— Привет, Мартин! — окликнул он. — Я только что заходил на виллу справиться о здоровье вашей бабушки. Слава богу, она как будто в порядке, даже отказалась от сиделки. Вам надо следить, чтобы по ночам больше не являлись непрошеные гости!
Мартин дрожал так, словно увидел привидение.
— Привет, Эбб, — наконец выговорил он. — Я только что из Ниццы, походил там по магазинам. Отказалась от сиделки? Очень — гм — неразумно! Но не беспокойтесь, мы будем следить. «И мы увидим, глубока ль могила…» Впрочем, я болтаю вздор. Вы меня напугали. Я не слышал, как вы подошли! До свидания, встретимся у Титины! — И он исчез.
4
Последующие дни прошли спокойно. Эбб почти не виделся с коллегами по детективному клубу и занимался тем, что перебирал в уме различные гипотезы. Он выстраивал их одну за другой и одну за другой отбрасывал. Главным действующим лицом или, лучше сказать, главным мотивом оставалась Жаннина. У нее с Артуром Ванлоо был роман, потом Артуру это надоело, а Жаннина не могла смириться с тем, что ей дали отставку, как какой-нибудь наскучившей буржуазке. И она отомстила. Или: старая миссис Ванлоо запретила Артуру поддерживать эту связь, Артур, как истинный буржуа, которым он в глубине души оставался, подчинился запрету («буржуйский сынок, без гроша в кармане, который примазался к левым»), она решает ему отомстить, но ей этого мало, она хочет отомстить и миссис Ванлоо… Но в то время как Кристиан строил эти гипотезы, он не мог забыть увиденного на вилле: Мартин проделывает фокусы у каменного стола в парке… Что это значило? Что, черт возьми, это значило?
Пока Эбб проводил время таким образом, директор банка Трепка то раздраженно вышагивал взад и вперед перед своим отелем, то понуро сидел в холле перед остывшим грогом. И в том и в другом случае его мысли были заняты одним: он тщетно ждал звонка из Берлина. Вообще, вести важные разговоры по телефону там, где этот разговор могли подслушать, противоречило его принципам. Но на центральной телефонной станции Ментоны удобства были слишком примитивными! И никто не мог заранее сказать, как долго придется ждать разговора. На все вопросы об этом фирма Шюттельмарка с Беренштрассе отвечала одно: «Baldmöglichst». Как только сможем! Ха! Чем это лучше знаменитого испанского mañana?[47] По мнению директора банка Отто Трепки — ничем! Вот почему он, раздраженно фыркая, расхаживал взад и вперед перед отелем или, изнемогая от ярости, падал на один из стульев в холле в ожидании телефонного звонка, которого все не было, а он надеялся, что этот звонок наконец даст ответ на поставленный им вопрос: каким образом семья, без сомнения, никогда не существовавшая, вдруг возникла из тьмы истории, владея состоянием, которое, по-видимому, возникло из ничего!
Коллеги по детективному клубу не подавали о себе вестей. Наверно, думал банкир, сидят себе дома и сочиняют новые теории в духе детективных романов или рыщут вокруг в поисках новых оберток или следов! И это невзирая на вскрытие, произведенное доктором Дюроком, и его категорический вывод! Правда, с тех пор кое-что случилось, старой даме пришлось пережить неприятные минуты. Но это объясняется самым естественным образом — строить какие-то другие предположения просто смешно. Старуха сама насыпала в воду снотворное и, как это не раз случалось и еще не раз случится с другими, перестаралась с дозой. Вот и все. Сомнений тут быть не может.
В один прекрасный день директор банка, неприкаянно слонявшийся перед отелем и в холле, пережил самое настоящее потрясение. Какой-то человек с ним рядом — это был один из сомелье — сказал несколько слов другому человеку, одному из младших портье; слух банкира эти слова уловил, мозг их зафиксировал, но прошло несколько минут, прежде чем Трепка осознал их смысл. Он бросился за сомелье, повторил его слова и спросил, не ослышался ли он. Выяснилось, что не ослышался! Трепка так глубоко задумался, что сомелье, деликатно покашляв, вынужден был напомнить ему о своем существовании. Трепка сунул руку в карман, выудил оттуда серебряную монету, вручил ее сомелье и опустился на стул, чтобы обдумать услышанное.
Итог его размышлений свелся к следующему: если сомелье был прав и если на мгновение допустить, что нелепые теории Эбба и Люченса обоснованны, нет почти никаких сомнений в том, кто станет следующей жертвой на вилле Лонгвуд, и в том, кто стоит за предыдущими покушениями!
Пока директор банка проводил время таким образом, доцент занялся тем, чем раньше занимался Трепка: он сидел в библиотеке в Ницце, склонившись над грудой книг, и библиотекари, которые не могли не обратить внимание на то, что он читает, недоумевали, чем вызван внезапный интерес скандинавов к Наполеону и острову Святой Елены. Сначала некий директор банка из Копенгагена заказал всю имеющуюся у них по этой теме литературу. И вот приходит швед, который сидит над этими книгами с утра до вечера. Причем любопытная деталь: этот швед — специалист по истории религии и, кстати сказать, вначале читал книги, посвященные именно этому вопросу. И вдруг его обуял интерес прямо противоположного свойства. Очень странно!
Да, хотя доцент до сих пор полагал, что весьма основательно знаком с историей Наполеона, он снова уселся на школьную скамью, и причиной тому были несколько строк, случайно увиденные в одном из томов, заказанных Трепкой. Но чем больше он читал, тем сильнее разгорался его интерес к теме, на которую он случайно набрел. А под конец он уже просто не мог оторваться от этих книг.
И в самом деле, было ли когда-нибудь на свете существо более странное, чем этот поверженный император, каким его описывали люди из его окружения? Он суеверен, как все итальянцы. Когда во Франции все уже потеряно, он долго колеблется, стоит ли ему бежать в Америку на датском или американском корабле, который готовы предоставить в его распоряжение. Как раз в разгар споров по этому вопросу в его окно влетает птица, которую выпускают на волю, и она летит направо, в ту сторону, где стоит английский крейсер «Беллерофон». «Авгуры сказали свое слово», — молвит император и добровольно сдается англичанам. Он дальтоник — не различает зеленый и синий цвета. Он невероятно болтлив, порой способен рассказывать своей полумертвой от усталости, но почтительно слушающей свите о себе и о своей карьере до трех часов утра. Он охотно играет в вист и шахматы, но не может удержаться, чтобы не сплутовать; если ему везет, он с удовольствием забирает свой выигрыш, но если вдруг обнаруживается, что он передернул, он впадает в неистовство и, вскочив из-за стола, бросает игру. Дни и ночи напролет он диктует свои мемуары и всякого рода прошения; иногда после диктовки остаются такие груды бумаги, что члены свиты, которые не очень-то любят переписывать их набело, отдают надиктованное императором китайским слугам, чтобы те зарыли бумаги в саду…
