Лилиан Браун - Кот, который любил Брамса
Никакое перо не в состоянии описать, сколь великую потерю понесло наше общество в тот момент, когда тонкие холодные пальцы Смерти сжали сердце той, что вдохновляла своих соотечественников – вдохновляла столько лет! – своими многочисленными достоинствами, энергией, выдержкой, изысканным вкусом, культурой, прямотой, силой характера и щедростью.
Рождённая Септимусом и Адой Клингеншоен почти девять десятилетий назад, она была внучкой Густава и Минни Клингеншоен, которые храбро отправились в это дикое тогда место, чтобы улучшить социальные условия тяжкой жизни первых поселенцев.
Хотя дух её и покинул нас, её присутствие будет ощущаться в субботу утром, в одиннадцать часов, когда множество наших сограждан, представителей всех слоёв нашего общества, соберутся в пикакской школе, чтобы отдать дань уважения женщине, чьи замечательные качества и скромное достоинство известны всем. Вся деловая активность Пикакса замрёт на два часа». Не понимаю, что тебе здесь не нравится, – удивилась Розмари. – По-моему, прекрасно написано – очень искренне и на редкость трогательно.
– А по-моему, чушь, – возразил Квиллер. – Фанни бы просто стошнило.
«Йау!» – отозвался Коко с заднего сиденья.
– Вот видишь, он со мной согласен.
Она только фыркнула:
– Откуда ты знаешь, «да» это или «нет»?
Подъехав к дому, они услышали звонки спрятанного в кухонном шкафу телефона, тщетно пытавшегося обратить на себя внимание абонента.
– Привет, – услышал Квиллер голос, который просто не выносил. – Моя красавица у тебя? Это твой старый друг, Макс Сорэл.
Квиллер ощетинился;
– У меня их несколько. Какая из них твоя?
После разговора с Максом Розмари стала мрачной и отчужденной. Наконец она заговорила:
– Мне придётся уехать домой завтра, сразу после панихиды.
«Йау!» – заявил Коко громче обычного, и в этом кошачьем возгласе звучало столько радости, что Квиллер и Розмари растерянно посмотрели на него. Кот сидел на камине, слишком близко к стаффордширскому кувшину. Один взмах хвоста – и…
– Давай-ка переставим твой кувшин в безопасное место, – предложил Квиллер. – Макс чем-то расстроил тебя? – поинтересовался он.
– Он решил выкупить мою долю и продолжать заниматься рестораном. Из-за этого я и нервничаю.
– Тебе он, видно, не слишком нравится?
– Меньше, чем он думает. Потому я и нервничаю. Пойду, пожалуй, погуляю по берегу и подумаю.
Квиллер обеспокоено смотрел ей вслед. С некоторой неохотой он признался себе, что отъезд Розмари в Торонто не слишком его огорчает. Он чересчур долго пробыл холостяком. В его возрасте трудно приспосабливаться к строгой диете и стаффордширским безделушкам. По настоянию Розмари он отказался от трубки и теперь частенько скучал без «Гроут энд Будя», несмотря на попытки уговорить себя. Она была привлекательна, ему нравилось её общество, когда он уставал от одиночества, но временами его тянуло к женщинам помоложе. В их компании он чувствовал себя живее и остроумнее. У них с Розмари было разное чувство юмора, и ещё меньше она понимала Коко. Относилась к нему как к обычному коту.
Охлаждение их отношений было только одной стороной этого неудачного отпуска. Две недели дискомфорта, загадок, огорчений, не говоря уже о чувстве вины: он не написал ни строчки для задуманной книги. Не наслаждался по вечерам музыкой, не гулял подолгу по берегу, не валялся на песке с хорошим детективом и не обращал достаточного внимания на закаты. А теперь лето подходит к концу. Даже если душеприказчики не выставят его вон, всё равно надо уезжать. Кто-то вломился к нему в дом. Кто-то варварски убил человека. В любой момент из леса может появиться этот охотник за кроликами.
В доме было тихо, и Квиллер слышал топот маленьких лап. Коко забавлялся со своей игрушкой из кошачьей мяты, которую выкопал из какого-то дальнего угла. Он поддавал её лапой и гонял по всему полу, потом бросал, хватал передними лапами, отбивал сильными задними, подбрасывал в воздух и взвивался следом.
Квиллер наблюдал за игрой.
– Коко идёт по правому краю… он под мячом… взял его… бросает второму… хватает на лету… упал, но поймал мяч… быстрый хук… обманный прыжок налево…
«Мяч» исчез под диваном. Коко вопросительно посмотрел на то место, где он проскользнул под оборкой чехла. Диван был низкий, пролезть под него могла только Юм-Юм.
– Игра закончена, – объявил Квиллер. – мяч потерян.
Коко распластался на полу и, вытянув длинную коричневую лапу, пошуровал под диваном. Он тянулся, вертелся, изгибался. Бесполезно. Тогда кот вспрыгнул на спинку дивана и принялся браниться.
– Скажи своей подружке, чтобы достала твой мяч, – посоветовал хозяин. – Я устал.
Коко смотрел на него и молчал. Его голубые глаза превратились в два больших чёрных круга.
Только несколько раз Квиллер видел у него подобный взгляд, и каждый раз дела принимали серьёзный оборот. Квиллер поднялся с удобного дивана и направился на веранду за висевшими там вилами. Повозив рукояткой под диваном, он извлёк комочки пыли и один из своих синих носков. Ещё одна попытка – и на свет божий показалась коралловая губная помада Розмари и золотая авторучка.
Теперь обе кошки стояли рядом и с удовольствием наблюдали за происходящим.
– Ах ты, воришка! – повернулся Квиллер к Юм-Юм. – Что ты ещё стащила?
Он снова принялся возить вилами под диваном. Первым появился мяч с мятой, следом золотые часы, а затем несколько свернутых банкнот, сколотых золотой скрепкой.
– Чьи это деньги? – спросил Квиллер, пересчитывая их. В большую золотую скрепку было засунуто тридцать пять долларов.
В этот момент вернувшаяся с берега Розмари устало вошла в дом.
Ты представляешь, что я нашёл, – повернулся к ней Квиллер. – Золотую авторучку, которую ты мне подарила. А я-то думал, что её украл Том! И твою помалу. Это Юм-Юм прячет вещи под диван. Мои часы, носок и деньги в золотой скрепке.
– Я рада, что ты нашёл авторучку, – тихо произнесла Розмари.
– С тобой всё в порядке?
– Хорошенько высплюсь, и всё будет в порядке. Мне бы хотелось сегодня пораньше лечь спать.
– Мы ещё не ужинали.
– Я не голодна. Ты уж меня извини. Мне завтра далеко ехать.
Квиллер сидел на веранде один, почти не замечая белой пены прибоя и скользящих над водой чаек. «Скрепка для денег точно такая же, как у Роджера, – подумал он. – Неужели Роджер был в коттедже? Если да, то с какой целью?» Дом оставался запертым несколько дней. Нет, трудно поверить, что его молодой друг занимается тёмными делами. Голос на кассете точно принадлежал не ему.
Он просидел на веранде до самых сумерек, потом сделал себе бутерброд с индейкой и чашку кофе. Нарезал индейки для кошек. Юм-Юм с жадностью съела свою порцию, но Коко, как ни странно, даже не заинтересовался едой. Настроения сиамца невозможно предсказать, понять или объяснить.
