Констан Геру - Замок Шамбла
– Да, конечно, мы должны сосредоточить на этом все наши усилия и подготовиться к этому самым серьезным образом. Сколько у тебя свидетелей, которые бы подтвердили присутствие Жака в Пюи вечером первого сентября, и кто они?
– У меня четырнадцать свидетелей: аббат Карталь, аббат Друэ, аббат Гед, Мариона Ру, Мариона Жибер, Бариола, Тусента Фабр, Сежалон, портной, Лоран, привратник семинарии, пристав Бонэ, два брата, Антуан и Марсель Вигуру, и, наконец, Роза Готье.
– Так много! — вскрикнула изумленная графиня. — И как тебе удалось?..
– Хитростью, деньгами, обещаниями и угрозами, смотря по обстоятельствам.
– Это много, — прошептала графиня. — И мне кажется возможным, что с таким количеством свидетелей мы сможем заронить сомнения в умы присяжных, а сомнение почти всегда приводит к оправданию подсудимого.
– Таким образом, вам кажется, что успех обеспечен?
– Да.
– Так вот, я придумала кое-что получше.
– Получше? Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, — ответила служанка, лицо которой осветилось дьявольской радостью, — я хочу сказать, что поставила судьям ловушку, в которую угодят самые старые и опытные из них.
– Остерегайся, Мари, твоя смелость иногда меня пугает. В чем же ловушка?
– Вы помните, что у вас в Шамбла, а потом и здесь два года назад работал матрасник Берар?
– Смутно припоминаю, но мне кажется, что его умственные способности…
– Заставляют желать много лучшего. Я рассчитываю именно на его простоту, вот почему его и выбрала.
– И какова же твоя цель?
– Как все крестьяне, он любит золото так, что готов повеситься за луидор. Ну, я дала ему пятьсот франков и обещала столько же, и знаете за что?
– За ложное свидетельство?
– Да, но на сей раз против Жака.
Графиня и ее дочь были поражены этим невероятным признанием.
– Ты с ума сошла, Мари? — спросила ее госпожа Марселанж.
– Судите сами, — просто отвечала Мари Будон, — и слушайте. Сегодня утром я целый час разговаривала с Бераром, и если вы одобрите мой план, он отправится к прокурору и скажет, что первого сентября около девяти вечера он возвращался от Лега, лардерольского аббата, у которого набивал тюфяки, и по дороге встретил Жака Бессона, с которым заговорил, но тот лишь ускорил шаг, не обратив на него внимания.
Графиня и ее дочь переглянулись, потом графиня возразила:
– Не понимаю, ведь это свидетельство льет воду на мельницу госпожи Тарад и ее брата.
– А вы предположите, что какой-нибудь другой свидетель станет опровергать Берара и ясно докажет лживость его слов. Тогда все убедятся, что Марселанжи подкупают свидетелей, чтобы осудить на казнь невинного человека, а это больно ударит по репутации госпожи Тарад.
– И кто же этот второй свидетель?
– Лардерольский священник.
– Как! Господин Лега согласился разыграть эту комедию?
– Ничуть не бывало. Господин Лега заявит, что Берар набивал ему тюфяки не первого сентября, а за неделю до этого. А поскольку вечером того дня, когда случилось… это дело, его приглашали в Шамбла, он прекрасно вспомнит все, что тогда происходило.
– Но Берара осудят за лжесвидетельство.
– Тогда он пойдет на попятный и признается, что его подкупили, чтобы он дал показания против Жака Бессона.
Сначала испугавшись смелости этого плана, графиня потом сочла его приемлемым и одобрила.
– Хорошо! — сказала Мари Будон. — Я пойду к Берару, и через час он отправится к прокурору.
Мари Будон хотела уйти, но в передней раздались шаги.
– Кто бы это мог быть? — поинтересовалась графиня.
– Не знаю, — изумленно ответила служанка.
– Значит, дверь на улицу оставалась открытой?
– Я так спешила рассказать вам о том, что происходило в зале суда, что забыла запереть дверь. Но это женские шаги: это может быть только Мариона Ру.
– Пойди и узнай.
Мари Будон побежала открыть дверь гостиной, но лицом к лицу столкнулась с женщиной, при виде которой она вскрикнула от удивления и испуга. С суровым лицом и гордо поднятой головой на пороге стояла мать Жака Бессона. Мари Будон смутилась от ее зловещего взгляда и невольно отступила назад.
– Кто такая эта женщина и кто позволил ей войти сюда? — надменно спросила графиня.
– Спросите у Мари Будон, — ответила Клодина Бессон, не делая ни малейшего движения. — Она вам скажет, кто я. А я вам скажу, зачем я пришла.
– Ну говори же, Мари, — порывисто обратилась графиня к служанке.
Мари Будон подошла к обеим дамам и сказала им на ухо:
– Это мать Жака.
– Эта женщина — мать Бессонов?
– Именно так.
Тогда графиня подошла к старухе, неподвижно стоявшей на одном месте, и сказала ей печальным и ласковым голосом:
– Милости просим, входите и садитесь.
Мать Жака вошла; на ее лице не дрогнул ни один мускул, словно оно было вырезано из камня.
– Садитесь, — повторила графиня, подвигая ей кресло. Потом, обратившись к служанке, сказала: — Мари, оставь нас.
Когда Мари Будон хотела выйти, старуха медленно повернулась к ней и спросила:
– Зачем? Разве она чего-то не знает? Пусть остается.
Обратившись к графине, она продолжала:
– Теперь я вам скажу, зачем я пришла.
Но вместо того, чтобы говорить, она, повесив голову, задумалась. Легкий шум прервал ее раздумья. Взглянув на графиню и на Теодору, она сказала, очевидно отвечая собственным мыслям:
– Да, я понимаю, две знатные дамы, гордые, надменные, а унизились до дел с бывшим свинопасом в их поместье! Было от чего вскружиться голове несчастного! Решили околдовать его во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало — вот настоящее слово, потому что одна из этих гордых госпож, младшая, не отступила бы ни перед какой жертвой… Бедный Жак! Он вообразил, будто он любим!.. Любим! Кем? Госпожой Шамбла! Как ему было не сойти с ума! Он верил этому взгляду, который кружил ему сердце и голову, он не видел того, что лежало в глубине. А там была кровь, кровь повсюду, кровь в Шамбла и кровь в Пюи. Там ружейный выстрел, а здесь — эшафот!..
При этих последних словах дрожь пробежал по телу старухи, потом она несколько минут оставалась как бы в оцепенении; наконец она выпрямилась и, протянув руку к графине и ее дочери, прошептала в сильном волнении:
– Эшафот! Ах! Молитесь Богу, чтобы он не воздвигся, потому что Жак взойдет на него не один, клянусь вам его головой и головами его семи братьев!
После этой клятвы наступила мертвая тишина. Графини де Шамбла помертвели от ужаса. Они понимали, что из всех опасностей, угрожавших им до сих пор, эта являлась самой страшной и избежать ее было труднее всего. Через минуту Клодина Бессон продолжила:
