Энтони Беркли - Убийство на верхнем этаже. Дело об отравленных шоколадках
– Ах, Стелла! – воскликнул Роджер. – Я в восторге, что могу купить вам перчатки и туфли.
– Впрочем, не знаю, как на это посмотрит мой молодой человек, спокойно сказала Стелла. – Вероятно, он тоже не знает.
– Какой молодой человек?
– Мой жених.
– Как… я не знал, что у вас есть жених, Стелла.
– У меня не было случая сообщить вам об этом.
В этот день он узнал на редкость много. И среди прочего уяснил для себя, что миссис Эннисмор–Смит пока единственная из обитателей «Монмут–мэншинс», кто почти наверняка способен на убийство.
Глава 11
«Могла. Она вполне могла это сделать, – говорил себе Роджер, снова возвращаясь из магазина на Шафтсбери–авеню. – Убежден, что могла, но хочу надеяться, что не сделала, потому что она нравится мне. Он не смог бы иметь за душой такое, не выдав себя. Она – смогла бы. Значит, вопрос надо ставить так: могла ли она проделать все таким образом, чтобы он не успел ничего понять? Пока спал, к примеру? Рискованно, мягко говоря. Кроме того, он утверждает, что она была в постели, когда наверху все летело вверх дном. И если он говорит правду, значит, у нее алиби. Но прочное ли это алиби?» Тут Роджер очнулся, обнаружив, что бормочет себе под нос, стоит посреди тротуара, а под мышками у него две большие картонки.
Он купил то платье, которое они выбрали, и еще одно, бархатное, цвета ночного неба; он в ногах валялся у миссис Эннисмор–Смит и купил два гарнитура белья вместо одного; он накупил чулок, шарфов, сумочек и множество других аксессуаров, – все плыло, как в тумане; он, наконец, купил три шляпки. Хорошо еще, что он сейчас зарабатывал больше, чем мог прожить.
Он подозвал такси, уложил в него картонки, дал шоферу свой адрес и велел передать картонки портье, пусть тот отнесет их наверх, в его квартиру. Щедро расплатившись, он быстро пошел по направлению к Кембридж–серкус. Он не думал, куда несут его нога. Быстрая ходьба помогала думать, а ему просто необходимо было поразмышлять о миссис Эннисмор–Смит. Она привела его в глубокое волнение.
Быстро и бесцельно он прошагал довольно значительное расстояние, но вдохновение не снизошло на него. Дело не пошло дальше мысли о том, что алиби миссис Эннисмор–Смит может рухнуть, и ему было грустно от этого. Гораздо охотней он распростился бы с алиби мистера Бэррингтон–Брейбрука, но оно казалось прочней железа.
Он рассеянно взглянул на название улицы и понял вдруг, что находится в нескольких минутах ходьбы от «Монмут–мэншинс».
«Миссис Бэррингтон–Брейбрук! – подумал он. – Вот у нее–то, сколько я знаю, нет никакого алиби. А потом еще эта Деламер. Какой смысл рассуждать о миссис Эннисмор–Смит, если я даже не видел других. В конце концов, если говорить о физической силе женщин, чем не кандидатура миссис Бойд? По крайней мере, они были в дурных отношениях. Ничего себе дельце! Столько подозреваемых, и все под сомнением, даже, слава богу, миссис Эннисмор–Смит».
Поднимаясь по лестнице, он вспомнил, что не снял свой американский камуфляж, и решил оставить все как есть. Кто–то ведь упоминал, что миссис Бэррингтон–Брейбрук заокеанского происхождения.
Дверь открыла служанка, которая в ответ на просьбу повидать миссис Бэррингтон–Брейбрук впустила его в прихожую, а сама отправилась звать хозяйку. Представиться Роджер отказался, сообщив лишь, что у него к миссис Бэррингтон–Брейбрук важное дело.
Вышеупомянутая миссис, видимо, ничего не имела против его визита, ибо Роджера провели в обычную для «Монмут–мэншинс» гостиную, которая казалась меньше других, поскольку была забита мебелью. Роджер осторожно пробрался между двумя столиками, и, обогнув круглый пуфик, подошел к молодой женщине, которая при его приближении поднялась.
Это была дама приятной наружности, если про корову можно сказать, что у нее приятная наружность: большие покорные глаза, широкий белый лоб, пухлые щеки, выражение безличной приветливости и вялая улыбка над слабым, но хорошеньким подбородком.
«Типичная телка, – начал классифицировать Роджер. – Склонность к слезам – бесконечная; страстность – пять процентов; способность к хладнокровному убийству – минус миллион. Исключаем миссис Бэррингтон–Брейбрук из числа подозреваемых. Зачем терять работу?» А вслух сказал:
– Прошу извинить, миссис Бэррингтон–Брейбрук, мне страшно необходим адрес человека, который жил в этой квартире четырнадцать лет назад, его фамилия – Смит. Так вот, не могли бы вы как–то помочь мне выйти на след этого Смита и просветить меня насчет места его нынешнего обитания?
– Ах, нет, – огорчилась миссис Бэррингтон–Брейбрук, – кажется, я никогда о нем не слыхала. Но послушайте, вы, видно, американец?
– В точку попали, – подтвердил Роджер.
– Из Бостона, я полагаю? Ну разве не интересно! Не могу вам сказать, как я рада услышать в этом доме настоящую американскую речь, да и поговорить спокойно, вместо того чтобы вечно притворяться, что говоришь, как эти англичане. Послушайте, вы должны остаться и выпить со мной чашку чаю, мистер… да послушайте, вы, кажется, не назвались…
– Джоунс. Очень сожалею, мэм. Остаться не могу. Я выслеживаю этого Смита и должен добраться до него прежде, чем он смоется. Буду здорово рад как–нибудь в другой раз забежать к вам на чаек. – Мистер Шерингэм торопливо ретировался, подозревая, что спутал бостонский диалект с чикагским. Это подозрение подтверждалось озадаченным выражением коровьих глаз миссис Бэррингтон–Брейбрук.
«Чувство юмора – ноль, – продолжил Роджер свой анализ на лестнице, доверчивость – сто процентов; заокеанское происхождение подтверждено; предполагаемый опыт участия в музыкальном ревю – высокая степень вероятности; интересы – никаких; увлечения – никаких; ума – ни малейшего. Так–так–так. Теперь к мисс Деламер. Тут, пожалуй, надо действовать более тонко. Итак, поехали: я – сама утонченность».
Его представление об утонченности выразилось в том, что, когда мисс Деламер собственноручно открыла ему дверь, он проговорил следующее:
– Мисс Эвадин Деламер? Здравствуйте! Мое имя – Уинтерботтом. Дик говорил мне, что если я когда–нибудь окажусь в этих краях, то должен зайти к вам и передать от него привет.
Как ни странно, это сработало.
– Правда? – приятно удивилась мисс Деламер. – Как это мило. Входите.
И Роджер вошел.
– Боюсь только, у меня беспорядок в гостиной, – жеманно бросила мисс Деламер через хрупкое плечико.
– Обожаю беспорядок, – успокоил Роджер.
На самом деле гостиная оказалась необыкновенно опрятной. Можно было заметить только один признак беспорядка: на кушетке лежало шитье мисс Деламер, представлявшее собой, на взгляд Роджера, предмет интимного характера. С ахами и охами мисс Деламер кинулась к кушетке, смущенно запихала нежную ткань под подушку и испортила весь эффект, сообщив:
