Пьер Сувестр - Пустой гроб
Судья между тем явно был в замешательстве.
Что связывало этих двух людей?
Последний раз Себастьян Перрон видел Амели Дро лет семь назад, знал он ее под именем мадемуазель Тавернье.
В ту пору молодой красивый судья уже был председателем суда. Правда, председательствовал он в провинции, в небольшом городке Либурн, в Дордони.
Либурнское общество приняло его весьма благосклонно — как, впрочем, случалось повсюду, куда забрасывала его судьба, — ибо был он холост, элегантен, услужлив, обладал прекрасными светскими манерами и, ко всему прочему, занимал видное положение.
Блистательный судья без памяти влюбился в одну девицу, которая стала его любовницей. Это и была Амели Тавернье; молодые люди собирались пожениться, но тут возникли серьезные осложнения.
Отец Амели Тавернье, человек неколебимых убеждений, принадлежал к политической партии, находившейся в оппозиции к правительству; он никогда не согласился бы, чтобы его зятем стал судья, отстаивающий интересы республики.
Быть может, со временем и удалось бы обойти это препятствие, если бы неожиданно не вмешались события, которых никто не ждал и которые спутали все карты.
В несколько часов решилась судьба Амели: отец отослал ее на юг ухаживать за больной тетушкой; Амели уехала, а судья по рекомендации влиятельного сенатора получил назначение в Париж, в трибунал департамента Сены.
Прибыв в столицу, Себастьян Перрон был намерен сначала упрочить свое служебное положение, а уж потом заняться устройством отношений с Амели Тавернье, и срок предполагавшейся женитьбы отодвигался все дальше и дальше.
Месяца два или три девушка не подавала о себе вестей, потом он получил анонимное письмо, написанное хорошо знакомым ему почерком. Амели сообщала судье, что она от него беременна и собирается покончить с собой.
Себастьян Перрон не раздумывал ни секунды. Как человек честный, совершив ошибку, он был готов ее исправить. Судья испросил отпуск, в тот же вечер отбыл в Либурн, но девушки там не оказалось — она путешествовала вместе с родителями.
Сердце его было полно неизъяснимой тревоги, ежесекундно он ждал рокового известия о том, что несчастная наложила на себя руки; подгоняемый чутьем сыщика, судья пустился в погоню за семьей Тавернье и через неделю напал на их след в Биаррице.
Прежние его сомнения и страхи сменились опасением совсем иного толка, которое по своим проявлениям очень уж напоминало чувство ревности.
Вечером, в казино, Себастьян Перрон наткнулся на Амели Тавернье. Девушка была само очарование, ее милое личико светилось ликующей радостью, глаза сияли. Нежно опираясь на руку элегантного мужчины с лицом умным и утонченным, она прошла мимо Себастьяна Перрона и сделала вид, что не узнает его.
Судья остолбенел от изумления.
Что произошло и почему так вела себя его любовница, несколько дней назад написавшая ему, что, если не покончит с собой, то станет матерью?
Судья не долго оставался в замешательстве. Амели Тавернье нашла способ перемолвиться с ним и язвительно бросила ему в лицо:
— Не очень-то вы спешили, дорогой, на встречу со мной, да я вас и не ждала… Если угодно, я сию минуту представлю вас одному милейшему человеку, с которым свела знакомство несколько недель назад, ухаживая за больной тетей; теперь он жених мне, а через две недели мы поженимся.
С иронией поглядывая на него, Амели предложила:
— Хотите, чтобы я представила вас друг другу?
— Нет, — холодно ответил судья и, не мешкая, уехал в Париж.
Воротился он в ярости и досаде.
Нельзя сказать, чтобы он пылал к своей любовнице безмерной страстью; он соблазнил ее, сбил с пути, но она не так уж много значила для него, избалованного успехом у женщин.
Узнав, что возлюбленная с легкостью нашла ему замену, он был уязвлен в самое сердце, и уязвлен не только ее переменчивостью.
Амели Тавернье известила любовника, что беременна — потому-то она и надумала выскочить замуж; Себастьян Перрон не мог смириться с тем, что супруг ее, без всяких на то прав, станет и отцом их ребенка; это ведь мой ребенок, твердил он, это наш ребенок, и у него будет другое имя и другой отец?
В душе судьи расцвело незнакомое ему доселе чувство; по зрелом размышлении он признал: женитьба на Амели Тавернье вряд ли сулила ему блестящие перспективы, и все же он горько сожалел, что отныне навсегда будет оторван и удален от собственного ребенка — тот родится, вырастет и будет считать отцом постороннего человека.
Себастьян Перрон сказал себе:
— Я должен забыть Амели.
Однако в своих поступках мы не всегда следуем своим же решениям; время от времени, из газет или от общих знакомых, судья кое-что узнавал о судьбе бывшей своей любовницы.
В довершение всего — сколько в жизни случайных совпадений! — произошла встреча, для всех троих явившаяся полнейшей неожиданностью. Себастьян Перрон знал, что Амели вышла замуж за профессора Дро; когда, перебирая бракоразводные дела, он наткнулся на это имя и потом, когда ему пришлось мирить супругов, судья сидел, точно оглушенный.
Со времени их последнего свидания протекли годы, многое унесло с собой время, жизнь ушла далеко вперед, но в тайниках души Себастьян Перрон хранил нежное, живое воспоминание о своей хорошенькой подружке.
Как давно они не видались! Амели стала еще прелестней, еще привлекательней, годы замужества сделали ее настоящей парижанкой, отмеченной печатью неповторимости, особой грацией и особым шиком, о которых и знать не знала либурнская провинциалка.
Возможно ли, что они, как некогда, станут любовниками? Есть ли надежда, что отношения между ними возобновятся? На эти вопросы Себастьян Перрон готов был ответить утвердительно, ибо страстно желал бывшую свою возлюбленную; она же смерила его долгим, невыразимо печальным взглядом.
Заметив это, судья смутился:
— Что с тобой, Амели?
— Себастьян, — упрекнула она, — неужто ты ни слова не спросишь о нашем ребенке, нашем сыне Юбере?
Себастьян поморщился, побледнел и отвернулся — вопрос произвел на него странное, не поддающееся объяснению впечатлению. Еще более необычен был его ответ.
Сначала он бормотал что-то неразборчивое, потом заявил:
— Разве он не умер? Не вы ли только что, в присутствии вашего мужа, дали понять, что ребенка больше нет?
— Действительно, — волнуясь, заговорила Амели, — вот уже восемнадцать месяцев, как мой ребенок исчез, именно так, как я говорю, Себастьян, — исчез…
— Ничего не понимаю, — отвечал судья, — полагаю, вы хотите сказать, что он умер?
Теперь уже Амели явно была в смущении. Она замолчала, с минуту подумала.
