Найо Марш - Выпить и умереть
— М-м-м, я не совсем точно помню…
— Ну, например, не стояли ли вы рядом со столиком или у мишени?
— Ну, в принципе, может быть. Я следил за Леггом…
— Нет, все-таки попробуйте вспомнить. Вообразите, вот тут вот стоит Легг и целится своим дротиком…
На лице у Периша отразилась напряженная работа всех закоулков памяти… Аллейн быстро подбавил жару:
— Ну вот видите, вы вспомнили! Вы говорите, все здесь следили за Леггом? Итак, и вы на него смотрели во все глаза. А он сам к вам поворачивался?
— Э-э-э… Да.
Аллейн подвинул актеру лист бумаги:
— Поглядите, здесь изображена схема бара. Вот мишень, рядом со стойкой. Легг должен был стоять здесь, правда? И не остается места для двух человек, которые могли бы втереться сюда, в торец стойки, а ведь там уже стоял Билл Помрой. Итак, для того чтобы посмотреть в лицо Легга, вы должны были находиться у столика.
— Ну ладно, — примирительно хохотнул Периш. — Я же не говорю, что я не стоял у столика! Я только был слишком занят, чтобы обращать внимание на место, где я нахожусь…
— Естественно. Я хочу у вас спросить о другом. Видели ли вы, как Легг выдергивал дротики из мишени после пробных бросков?
— Ну да. То есть мой кузен выдернул их и дал Леггу. Я это помню.
— Великолепно! — заметил Аллейн. — Это важный пункт, и хорошо, что мы его уточнили. Спасибо… Теперь скажите, если вы стояли вот так, вы ведь видели всю комнату, правда? Не могли бы вы вспомнить, кто где стоял?
— Я могу только сказать, что все сгрудились вокруг Легга. Ну, кроме старика Эйба. Он торчал за стойкой. Да, и еще Билла. Он был там, в уголочке. Да, точно.
— То есть никто не мог подойти к столику без того, чтобы вы обратили на это внимание, так?
— Думаю, так. Ну конечно, о чем говорить! Но будь я проклят, если понимаю, зачем вам это нужно!
— А разве вы не помните, — вкрадчиво произнес Аллейн, — что стакан мистера Уочмена стоял на столе? Именно тот стакан, в котором чуть позже мисс Мур поднесла покойному глоток коньяку?..
* * *Периш не отличался излившей чувствительностью, но быстрота, с которой цвет его лица сменился с розового на иссера-голубой, произвела на Аллейна сильное впечатление. Лицо актера враз осунулось, зрачки расширились как от боли.
— Это был отравленный дротик, — прошептал Периш. — Ведь полиция выяснила, что дело было в отравленном дротике… Отравленный дротик…
— Да-да. Так как? Никто не подходил к тому столику?
— Я… я просто не могу никого припомнить… Я… Да, наверное, никто…
— И после того как произошел несчастный случай?
— Что вы имеете в виду?
— Где каждый из вас находился?
— Ну, Люк… То есть мой кузен… Ему стало очень плохо — здесь, на кушетке… Кажется, я наклонился к нему… Помнится, я сказал… Ах, впрочем, теперь это не имеет значения…
— Тем не менее нам хотелось бы знать, что вы сказали ему.
— Ну, я велел ему держать себя в руках… Ну, поймите, я же не думал, что все так обернется. Ему всегда становилось дурно при виде крови — вот я и подумал, что и на сей раз он из-за этого расквасился.
— А знал ли кто-нибудь, кроме вас, об этой ахиллесовой пяте мистера Уочмена?
— Не знаю… Ну, наверное, Норман знал… Норман Кьюбитт. Мы с ним не так давно именно об этом болтали… По-моему, точно, болтали об этом…
— Мистер Периш, — строго произнес Аллейн, — не могли бы вы сконцентрировать все способности вашей памяти только на тех событиях, которые произошли после укола в палец, который ваш кузен претерпел с таким… гм!.. мужеством?
Периш встал и забегал по комнате, явно не находя себе места. Впрочем, Аллейн на протяжении своей карьеры неоднократно имел дело с артистами. Он хорошо представлял, что их поступки часто являются продолжением их сценических ролей, ничего с этим не поделаешь, и нельзя их насквозь фальшивое поведение считать просто притворным, как у нормальных людей другой профессии. Аллейн знал, что у актеров зачастую трудно распознать, где они говорят от души, а где этой самой душой кривят, и, кроме того, является ли это искривление души инстинктивным или намеренным. Короче, Периш метался по комнате, словно выполнял приказания весьма требовательного режиссера. И вероятно, он сам не предполагал, насколько театральными кажутся со стороны его страстные движения.
— Нет, я начинаю что-то понимать, — вдруг заявил Периш, круто оборачиваясь к собеседнику. — Но это похоже на дурной сон, ей-богу! Понимаете, погас свет, то есть не погас, а лампы вдруг потускнели до чертиков, а кроме того, все были здорово навеселе и мало что могли приметить… Я, простите, просто пытаюсь думать об этом как о мизансцене, а в мизансценах я всегда помню расстановку исполнителей…
— Отличная мысль! — подбодрил его Аллейн.
Отворилась дверь, и в комнату просунулась чья-то нечесаная голова.
— Извините, миль пардон, — молвила голова.
— А, мистер Кьюбитт? — сразу отреагировал Аллейн.
— Заходи, Норман! — пригласил Периш.
Кьюбитт вошел и прислонил холст, который держал в руке, лицом к стенке.
Периш представил друга следователям.
— Рад познакомиться, — сказал Аллейн. — Мы тут с мистером Перишем пытались восстановить картину, которая возникла после ранения пальца мистера Уочмена.
— Угу… — Лицо Кьюбитта скривилось в улыбке. — Ну, продолжайте, продолжайте… Прости, Себастьян, за мое вторжение в столь ответственный момент…
Художник присел на низенький табурет у огня и стал тыкать в камин палочкой. Периш, однако, выглядел сбитым с панталыку.
— Так вот… — пробормотал он. — Люк опустился… Опустился на кушетку. На ту, что рядом с камином… Легг, помнится, щебетал что-то о том, как ему невыносимо жаль, что так получилось… Норман и Дессима были у стойки бара, так? Она сидела на табурете у дальнего конца. Билл сделал шаг вперед, и старый Помрой тоже перегнулся через стойку. Погодите… Да, мисс Даррах сидела у камина в закутке, а в дупель пьяный Джордж Нарк шатался в том же районе… Правильно я говорю, Норман?
— Продолжайте, пожалуйста, — попросил Аллейн.
— Ну, свет замигал, а потом стало вдруг совершенно темно… — Периш искательно посмотрел на Кьюбитта.
— Да-да, — подтвердил Кьюбитт. — Это не коньяк виноват, Себ. На самом деле свет погас.
— А дальше вообще все было отвратительно, — вздохнул Периш. — Просто ужас! Может быть, мне не надо продолжать?
— Ну что ж, может быть, вы продолжите, мистер Кьюбитт? — предложил Аллейн.
Кьюбитт сосредоточенно набивал свою трубку. Ногти его, как обычно, были окрашены в разные цвета масляными красками.
