Реймонд Чандлер - Золотой дублон Брашера
— Я его не спрашивала, — удивительно спокойно для нее ответила старуха.
— Она там же, где начала, поет в оркестре клуба «Айдл-Вэлли». Я с ней говорил. Она по-своему очень жесткая женщина. И не очень любит вас. Я не исключал, что монету могла взять она, просто назло. И тем более не исключаю, что Лесли мог знать об этом и состряпать эту историю, чтобы защитить ее. Он говорит, что очень любит ее.
Она улыбнулась. Приятной эту улыбку назвать было нельзя — не то лицо. Но все же это была улыбка.
— Да, — сказала она. — Да. Бедный Лесли. Именно так он и мог бы поступить. И в этом случае, — ее улыбка расплылась прямо до ушей, — в этом случае моя милая невестка может быть причастна к убийству.
С четверть минуты я наблюдал, как она наслаждается этой мыслью.
— А вам бы этого очень хотелось, — сказал я.
Она кивнула, все еще улыбаясь, с ходу согласившись, что этого ей бы очень хотелось, и не сразу почувствовав грубость в моем тоне. Потом лицо ее замерло, и губы плотно сжались. Она сказала сквозь зубы:
— Ваш тон мне не нравится. Мне не нравится ваш тон.
— Я вас не виню, — сказал я. — Он и мне не нравится. Мне ничего не нравится. Мне не нравится этот дом, и вы, и вся атмосфера вашей семьи, и затравленное лицо этой девочки, и этот пень — ваш сынок, и все это дело, и то, что мне не говорят о нем правды, и вся эта ложь, которую я выслушиваю…
Тут она принялась орать — лицо бешеное, глаза прыгают от ярости, от ненависти даже голос задрожал:
— Вон! Вон из этого дома! Немедленно! Сию минуту! Вон!
Я встал, поднял с пола шляпу и сказал:
— Вот это я сделаю с удовольствием.
Я несколько устало посмотрел на нее и направился к выходу. Открыл дверь, вышел. Дверь я закрыл тихо: придерживая ручку стиснутой рукой и тихо щелкнув замком.
Сам не знаю, почему.
22
За мной послышались быстрые шаги, кто-то несколько раз позвал меня, я, не оставливаясь, дошел до середины первой гостиной. Там я остановился, она подбежала ко мне, запыхавшись, глаза едва не выскакивают из очков, на волосах прыгают смешные маленькие зайчики от низких окон.
— Мистер Марлоу! Пожалуйста! Пожалуйста, не уходите. Ей нужно поговорить с вами. Она очень хочет вас видеть.
— Будь я проклят. У вас на губах сегодня губная помада. Здорово вам идет.
Она схватила меня за рукав:
— Пожалуйста!
— Скажите ей, пусть утопится, — сказал я. Даже Марлоу может потерять терпение. — Скажите ей, чтобы она дважды утопилась, если одного раза не хватит.
Я взглянул на ее руку, державшую меня за рукав, и легонько по ней похлопал. Она быстро отняла руку, глаза у нее стали круглые.
— Пожалуйста, мистер Марлоу. Она должна поговорить с вами. У нее неприятности.
— У меня тоже неприятности, — сказал я. — Я по горло в неприятностях. Чего вы плачете?
— Но ведь я в самом деле очень люблю ее. Я знаю, она может нагрубить и быть резкой, но сердце у нее — чистое золото.
— К черту ее сердце! — сказал я. — Я не намерен связываться с ней настолько, чтобы мне нужно было в этом разбираться. Она старая толстомордая врунья. С меня хватит. Похоже, она в самом деле глубоко закопалась, но я раскопками не занимаюсь. Я хочу, чтобы мне говорили правду.
— Ах, я совершенно уверена, что если бы вы были терпеливее…
Без всякой задней мысли я положил ей руку на плечо. Она подпрыгнула, как укушенная, в глазах ее мелькнул ужас.
Мы стояли, глядя друг на друга, и тяжело дышали — я разинутым от изумления ртом, она с плотно стиснутыми губами, ноздри ее дрожали. Лицо ее побелело, словно его неумело напудрили.
— Слушай, — медленно проговорил я, — с тобой что-то случилось, когда ты была еще девочкой?
Она кивнула, очень быстро.
— Тебя испугал мужчина или что-то в этом роде, да?
Она опять кивнула. Закусила губу маленькими белыми зубками.
— И с тех пор ты такая?
Она просто стояла передо мной — белая как полотно.
— Послушай, — сказал я, — я не сделаю ничего, что может тебя испугать. Никогда.
На глазах ее появились слезы.
— Если я к тебе прикоснулся, — сказал я, — то сделал это так же, как прикоснулся бы к стулу или к двери. Я ничего не хотел тебе сделать. Ты понимаешь?
— Да, — она наконец произнесла одно слово. В глубине ее глаз все еще корчилась паника, это было видно сквозь слезы: — Да.
— Я ничего не хотел тебе сделать, — сказал я. — Со мной можно быть спокойной. Больше при мне беспокоиться не о чем. Или возьмем Лесли. Он человек спокойный. Ты знаешь, что на него можно положиться, мы-то с тобой это понимаем…
— Ах, ну конечно, — сказала она. — Конечно. — Для нее Лесли был тузом из колоды. Для нее. Для меня он был просто ноль.
— Или взять старую винную бочку, — сказал я. — Грубая женщина, беспардонная, думает, что может скалы грызть, кричит на тебя, но в общем она ведет себя по отношению к тебе вполне достойно, разве нет?
— Конечно, мистер Марлоу. Она чудо. Я хотела вам сказать…
— Я понимаю. Но почему ты не можешь забыть эту историю? Разве он все еще рядом — этот человек, который тебя обидел?
Она прижала ладонь ко рту и смотрела на меня из-за руки, как с балкона.
— Он умер, — сказала она. — Он выпал из… выпал… из окна.
Я оставил ее жестом:
— А, это тот… Я слышал о нем. И все не можешь забыть?
— Нет, — серьезно сказала она и покачала головой, не отнимая руки от лица. — Не могу. И, кажется, не смогу. Миссис Мердок, она все время говорит мне, чтобы я забыла. Она подолгу говорит со мной, уговаривает меня забыть. Но я просто не могу.
— Было бы много лучше, — сказал я, — если б она заткнулась на возможно более долгий срок. Она просто не позволяет тебе забыть.
Она посмотрела на меня удивленно и несколько обиженно:
— Да это ведь не все, — сказала она. — Я была у него секретаршей, а она была его женой. Он был ее первым мужем. Естественно, она и сама не может забыть. Конечно, не может.
Я почесал ухо. Похоже, такое дело под уголовную статью не подходит. На лице ее теперь не было никакого выражения. Она, кажется, не воспринимала, что я стою рядом с ней. Я был исходящим откуда-то голосом, голосом без тела. Почти ее внутренним голосом.
Тут у меня возникла одна из смешных и не очень надежных идей.
— Слушай, — сказал я, — из тех, кто здесь бывает, кто-нибудь действует на тебя так вот сильно? Сильнее, чем все остальные?
Она осмотрелась. Я тоже. Ни под стульями, ни за шкафом никого не было, никто не подслушивал из-за двери.
— Почему я должна вам это говорить? — выдохнула она.
— Ты не должна. Тебе просто так хочется.
— Обещайте, что никому не скажете — никому в целом свете, даже миссис Мердок.
