Агата Кристи - Лощина
— Очевидно, нужно кое-что уточнить. Тогда Джон был по уши влюблен в Веронику. А она всегда была такой, какой осталась до сих пор: подлой и самовлюбленной. Она поставила свои условия: Джон должен порвать со всем, что его интересует в жизни, и стать покорным муженьком великой актрисы Вероники Крей. Джон от этого отказался и ушел от нее. Он был совершенно прав, но он очень страдал. Он хотел, чтобы его жена во всем отличалась от Вероники, и женился на Герде. А Герда, вы меня извините, это славно упакованная дура. Было совершенно ясно, что должен наступить день, когда он пожалеет о том, что его жена так глупа. Этот день, конечно, пришел. У Джона были связи с женщинами, но они были поверхностными, и Герда о них ничего не знала. Мне кажется, что, несмотря на то, что Джон потерял Веронику из виду пятнадцать лет тому назад, внутренне он от нее так и не избавился!
После некоторого молчания Пуаро сказал:
— В субботу вечером Джон ушел из «Долины» вместе с Вероникой, он собирался проводить ее домой. Он вернулся ночью, в три часа.
— Откуда вы это знаете?
— У одной из горничных была нестерпимая зубная боль.
— У Люси всегда было слишком много слуг! — заметила Генриетта.
— Но вы сами это знали?
— Да.
— И как вы это узнали?
После едва заметного колебания, она ответила:
— Я смотрела в окно и видела, как он вернулся.
— Вы тоже страдали от зубной боли?
Она улыбнулась.
— Я страдала, месье Пуаро, но это не было зубной болью!
Она встала, сказав, что собирается вернуться в «Долину». Пуаро пошел ее проводить. Они направились по тропинке в лес и там, где тропинка выходит на дорогу, сели на скамейку. Между деревьями поблескивала вода пруда. Сначала они молчали, потом Пуаро спросил:
— О чем вы думаете?
— Об Айнсвике.
— Что такое Айнсвик?
Она мечтательно описала рай своего детства: светлый красивый дом среди лесистых холмов, большая магнолия перед окном библиотеки, лужайка, по которой она любила бегать…
— И там вы жили?
— Нет, я жила в Ирландии, но там мы все собирались на каникулы. Все — это Эдвард, Мидж и я. Дом принадлежал отцу Люси и после его смерти перешел к Эдварду.
— А почему же не к сэру Генри, который имеет титул?
— Генри дворянство было пожаловано позже, он получил титул и орден за заслуги перед государством, а тогда он был только дальним родственником.
— А кто унаследует Айнсвик, если исчезнет Эдвард Эндкателл?
— Забавно! Этот вопрос мне никогда в голову не приходил! Если Эдвард не женится…
Она замолчала. Какая-то тень прошла по ее лицу, Пуаро очень хотел бы знать, в чем тут дело.
— Если Эдвард не женится, — снова начала она, — то я предполагаю, что Айнсвик перейдет к Дэвиду. Это без сомнения! Вот почему…
— Что?
— Вот почему Люси его пригласила…
Понизив голос, она почти прошептала:
— Дэвид и Айнсвик не подходят друг другу!
Движением подбородка Пуаро показал на тропинку перед ними.
— По этой тропинке вы тогда спустились к пруду?
— Нет, по этой тропинке пришел Эдвард, а я шла от дома по другой.
Резко повернувшись к Пуаро, она спросила:
— Неужели необходимо об этом говорить? Этот пруд наводит на меня страх! Я его ненавижу! И «Долину» тоже! Я ее ненавижу! Ненавижу!..
Пуаро вполголоса продекламировал:
Я ненавижу дол за лесом,
Его обрыв и поле над ним.
Вереск на поле цвета крови,
И склоны бездны от красноты страшней.
Там царит кровавый страх,
Он притаился в темных кустах.
А эхо на любой вопрос ответит «Смерть!»
Генриетта с удивлением посмотрела на Пуаро.
— Это — Теннисон, — объявил он не без гордости. Генриетта тихо повторила последнюю строчку.
— Однако, говоря все это, вы думали о чем-то определенном?
— Я подумал о том, как вы подошли к миссис Кристоу, взяли у нее из рук револьвер и бросили его в пруд.
Он почувствовал, как она вздрогнула, но голос ее прозвучал совершенно спокойно.
— Герда — очень неловкая. Я боялась, что в револьвере остались еще пули, и она может кого-нибудь ранить…
— Но не вы ли оказались слишком неловкой, когда уронили оружие в воду?
— Это только… Я была потрясена, я тоже!.. На что вы хотите намекнуть, месье Пуаро?
Пуаро открыл глаза и непреклонно заявил:
— Если на револьвере были отпечатки пальцев, оставленные до того, как миссис Кристоу взяла револьвер в руки, было бы интересно знать, кому они принадлежали… Теперь мы этого никогда не узнаем.
Генриетта сказала спокойно, но твердо:
— Вы думаете, что там были мои отпечатки? Вы предполагаете, что я убила Джона и оставила револьвер рядом с ним, чтобы Герда его подняла и понесла всю ответственность за преступление? Не так ли? Но, если бы я убила Джона, у меня хватило бы соображения вытереть оружие и ликвидировать свои отпечатки.
— Вы, несомненно, достаточно умны, мисс Савернейк, чтобы понять: если бы вы это сделали и на револьвере нашли бы лишь отпечатки пальцев миссис Кристоу, это было бы очень странно, потому что все держали в руках этот револьвер накануне. А Герда Кристоу вряд ли уничтожила бы эти отпечатки до того, как выстрелить. Зачем ей делать это?
— Ну конечно! — воскликнула она. — Вот это что! Эхо!..
— Эхо? Что вы хотите сказать?
— То, что «Долина» — это только эхо! Эта мысль мелькнула у меня в субботу, когда я тут гуляла. «Долина» — это эхо Айнсвика! И мы, все Эндкателлы, тоже только эхо, тени! Мы — не реальны! Как жаль, месье Пуаро, что вы не знали Джона. По сравнению с ним мы все призраки! Джон был существом воистину живым, жившим!
— Я знаю, мисс Савернейк…
— А он мертв… Мы, тени, бродим здесь будто живые… Это какая-то дурная шутка!
Ее лицо, молодое и спокойное, когда она говорила про Айнсвик, теперь было скорбным и постаревшим от горя. Генриетта была так далека от настоящего, что ей пришлось попросить Пуаро повторить вопрос, который он ей задал.
— Я спрашивал вас, любила ли ваша тетя, леди Эндкателл, Джона?
— Люси?.. Прежде всего, она мне не тетя, а кузина. Да, она была очень привязана к Джону.
— А ваш… кузен — мистер Эдвард Эндкателл?
Генриетта, казалось, смутилась.
— Он не питал большой симпатии к Джону, но ведь он его едва знал.
— А другой ваш кузен, мистер Дэвид Эндкателл? Лицо Генриетты посветлело.
— Вот он — другое дело! Я думаю, что он всех нас ненавидит. Он вырос в библиотеке и сейчас проводит там все время. Он читает Британскую энциклопедию.
— Значит, он умный человек!
— Я его немного жалею. У них в семье жизнь была очень тяжелой. Мать — болезненная, характер у нее — отвратительный. Она нашла способ обороняться от действительности, возомнив себя лучше всего остального человечества. Это можно выдерживать долго, но иногда неизбежны срывы. И вот появился Дэвид — слабый и уязвимый. Бедный мальчик.
