Агата Кристи - Лощина
Он не отводил от нее глаз.
— Это было не так, как вы называете это, мадемуазель.
— Да.
— Почему?
Генриетта села рядом с ним на диван.
— Самое лучшее все изложить как можно точнее, — медленно продолжала она.
Генриетта все больше интересовала Эркюля Пуаро.
— И как долго вы были любовницей доктора Кристоу? — спросил он.
— Примерно полгода.
— Я полагаю, что полиция без особого труда до этого докопается.
— Я не уверена, пусть ищет…
— Они все узнают, и очень скоро.
— В таком случае, что же мне делать? Идти к инспектору Грэнджу и сказать ему… Как сказать это человеку, у которого такие усы, усы добропорядочного отца семейства?
Пуаро провел пальцами по собственным усам, законному предмету гордости.
— Тогда как мои, если я правильно вас понимаю…
— Ваши усы, месье Пуаро — это произведение искусства. Когда их видишь, ни о чем другом думать невозможно! Я предполагаю, что они — единственные на свете.
— Так и есть!
— Вот почему я именно так с вами и разговариваю. Если предположить, что полиция знает правду о нашей связи с Джоном, необходимо ли предавать гласности эту правду?
— Смотря по обстоятельствам, — сказал Пуаро. — Если полиция будет считать, что ваша связь не имеет отношения к преступлению, то они не станут болтать напрасно. Вам будет очень неприятно, если об этом узнают?
Генриетта кивнула. Она долго молча рассматривала свои руки, лежащие на коленях, потом подняла глаза и серьезно спросила:
— Не будет ли это несправедливо по отношению к Герде? Она обожала Джона, и он умер. Для чего еще больше увеличивать ее страдания?
— Вы думаете только о ней?
— Не упрекайте меня в лицемерии! Вы считаете, что, если бы я заботилась о счастье Герды, то не стала бы любовницей ее мужа. Вы этого не поймете! Я не разрушила ее домашний очаг и не собиралась его разрушать. Я была только одной из многих…
— Значит, он был таким? Она горячо возразила:
— Нет, нет, вы не правы! Я как раз очень не хочу, чтобы так думали. Не нужно составлять о Джоне ошибочное представление. Поэтому-то я и пришла к вам. Я хотела объяснить вам, каким был Джон. Я хорошо представляю себе, что может произойти, мне, кажется, что я вижу заголовки в газетах: любовная жизнь доктора Кристоу… Герда, я, Вероника Крей… Понимаете, Джон не был бабником. Женщины в его жизни почти ничего не значили. Самое важное, единственное в его жизни — это была работа. Большую часть своего времени он думал о своей работе, и ей он обязан почти всеми своими радостями. Если бы вы у него спросили имя женщины, о которой он чаще всего думает, он бы вам назвал миссис Крэбтри!
— И кто же она такая, эта миссис Крэбтри?
В голове Генриетты зазвучали слезы и смех одновременно.
— Миссис Крэбтри — старуха! Старая, грязная, сморщенная уродина! Но она полна оптимизма и энергии, и Джон ее очень уважал. Она лежит в больнице, у нее болезнь Риджуэй, очень редкое и неизлечимое заболевание, до сих пор еще нет способа лечения. Джон был на пороге открытия. Что он хотел применить, я вам объяснить не могу. Это необычайно сложно, я в этом ничего не понимаю, что-то связанное с эндокринологией, с гормонами. Джон проводил эксперименты, и миссис Крэбтри была его любимой больной. Она его очень любила и доверяла ему, она смелая и очень хочет жить. Они боролись с болезнью вместе, с одной стороны баррикады, и уже много месяцев днем и ночью Джон думал только о болезни Риджуэй и о миссис Крэбтри. Вот каким он был! Вот его образ — образ врача. Толстые и богатые женщины, которых он принимал в своем роскошном кабинете на Гарлей-стрит, — это все было второстепенное занятие. Главным для него были научный поиск, открытие, миссис Крэбтри… Мне так хочется, чтобы вы меня поняли!
Она оживилась, и Эркюль Пуаро любовался выразительными жестами ее тонких и красивых рук.
— Во всяком случае, у вас такой вид, что вы сами очень хорошо все поняли! — сказал он.
— Да, я его хорошо понимала. Джон приходил ко мне и рассказывал. Я думаю, что не столько для меня, сколько для себя. Так его мысли становились более ясными и точными. Иногда он приходил расстроенный, почти в отчаянии. В процессе объяснения ему в голову приходил какой-нибудь новый метод лечения. Я не могу вам точно передать, как это было! Как сражение… Тяжелое и суровое сражение, которое его иногда просто лишало сил, истощало…
Она замолчала, вспоминая…
Через некоторое время Пуаро спросил:
— У вас есть медицинские знания?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет. Я знала достаточно, чтобы понимать объяснения Джона, не больше и не меньше. Прочитала несколько книг…
Последовало новое молчание. Генриетта заново переживала пришлое, исчезнувшее навсегда. Она глубоко вздохнула, вернулась к настоящему, и, когда она обратилась к Пуаро, в голосе ее звучала мольба:
— Если бы вы только могли меня понять, месье Пуаро!
— Я вас понял.
— Правда?
— Правда. Я знаю, когда говорят правду!
— Спасибо. Боюсь, что объяснить все инспектору Грэнджу будет гораздо труднее.
— Вероятно! Он скорее обратит внимание на другие стороны вопроса.
— Они так ничтожны! Какое они вообще имеют значение?
Генриетта произнесла эти слова с таким пылом, что удивила Пуаро. Он этого не скрыл.
— Поверьте мне! — сказала она. — Прошло определенное время, и я стала его стеснять, я становилась между ним и его мыслями. Я была женщиной, и это мешало ему сосредоточиться. Он начал бояться меня, он боялся влюбиться, а он не хотел никого любить, он не мог допустить, чтобы его мысли были заняты женщиной. Я стала его любовницей. Но для него эта связь не имела большого значения и никогда не стала бы важной.
Пуаро внимательно за ней наблюдал, он спросил:
— И вы считали, что все это очень хорошо? Вас это удовлетворяло?
Она встала и сухо ответила:
— Нет, я не считала, что это очень хорошо! Я такая же женщина, как все остальные…
— Тогда почему же вы?..
— Почему? — воскликнула она. — Потому что это было то, чего он хотел. Единственное, что для меня имело значение — это счастье Джона. Я хотела, чтобы у него была полная свобода мысли, необходимая для того, чтобы продолжать единственное дело на свете, которое его интересовало, — его работу! Он боялся любви, он не хотел страданий… Я это поняла и покорилась.
Пуаро почесал кончик носа и спросил:
— Только что вы говорили о Веронике Крей. Она тоже является другом Джона Кристоу?
— Они не виделись пятнадцать лет до той субботы, когда она появилась в «Долине».
— А что было пятнадцать лет тому назад?
— Они были помолвлены…
Генриетта подошла и снова села рядом с Пуаро.
