Пьер Сувестр - Ночной извозчик
— Стало быть, для подружки что-то ищите? Так надо было сразу сказать, я бы тут же вам подыскал все, что нужно.
Но юнга прервал монолог бывшего бродяги. Он спросил изменившимся голосом, все еще рассматривая платье:
— Слушайте, откуда оно у вас? Где вы взяли это платье?
— Как это — где я взял это платье?
— Да, кто вам его продал?
— Но…
— Где вы его взяли, скажите, наконец.
Бузий любопытных недолюбливал. Его как будто вывели из себя эти расспросы, совершенно, впрочем, естественные, и он грубо вырвал платье из рук юнги.
— Во-первых, это не ваше дело! И во-вторых, я не люблю, когда ко мне пристают, и еще я вам одно словечко скажу — зовут меня Бузий, я торгую старым платьем, зарабатываю себе на жизнь честным трудом, и если вы хотите подвести меня под неприятности или просто вздумали поиздеваться, напрасно стараетесь! До свидания!
Бузий ловко спрыгнул на землю, схватил осла за поводок и собрался уже увести его прочь. Но молодой человек побежал за ним вслед.
— Что на вас нашло? Не уходите, вы же видите, что это платье мне нравится.
— Вы хотите его купить?
— Я же вам это и говорю.
Бузий был в нерешительности. Он колебался между жаждой наживы и другим не очень похвальным чувством. Все еще держа осла за поводок, он спросил:
— Тогда зачем же вы меня засыпали вопросами?
— Да просто из любопытства.
— Как бы не так!
— Мне просто интересно, где вы находите такую массу вещей… и к тому же платье мокрое…
— Мокрое? Мокрое? Да это вам приснилось!
И Бузий торопливо потащил осла вперед:
— Идем, Гарибальди… Идем же, бездельник!
Но молодой человек опять догнал его:
— Ну и ну, — сказал он, — странный же вы торговец. Значит, не хотите продать мне это платье?
Бузий поморщился. Было совершенно ясно, что он больше всего хочет уйти подальше, но в то же время отказаться от сделки у него не хватало духа.
— А сколько дадите?
— А сколько вы хотите?
— Три франка пятьдесят.
— Нет, просто три франка.
— Тогда три десять… Мне спички надо купить, а мелочи нет.
Но молодому человеку было не до шуток. Он вытащил из кармана мелкие серебряные монетки:
— Вот вам три франка, давайте платье!
Несколько мгновений спустя после ухода Бузия молодой человек вернулся на баржу. Он спустился в глубокий трюм и там аккуратно разложил купленное платье.
— Боже мой… Боже мой… — шептал новый юнга папаши Дени. — Что все это значит, и как это случилось? Но ведь я не ошибаюсь! Нет, не ошибаюсь — это мое платье! То самое платье, которое я носила в «Пари-Галери», когда работала там продавщицей! Это платье было на мне в тот вечер, когда меня унес Фонарь, платье, которое Пантера украла у меня, а я, убегая, не подумала забрать с собой. Да, это то самое платье! Но как же оно теперь оказалось в тачке торговца старым хламом, и к тому же влажное, мокрое, будто побывало в воде? Ах, если бы я не боялась, я бы уж хорошенько расспросила этого типа!
И молодой юнга, который, оказывается, был ни кем иным, как Раймондой, продавщицей из «Пари-Галери», похищенной Фонарем и Глазком, убежавшей от них с помощью Пантеры и теперь носившей мужскую одежду, чтобы оставаться неузнанной, — молодой юнга долго оставался задумчивым и озабоченным.
— Да будь я проклята, — выругалась наконец молодая девушка, — надо мне разобраться во всех этих делах, надо понять, кто расставил западню, в которую в попалась, надо отомстить — и я отомщу!
— Эй, юнга!
— Да, хозяин?
— Ты ничего не слышал?
— Ничего, хозяин.
— И ничего не видел?
— Я спал, хозяин.
— А, черт побери! Все-таки это невероятно.
Была полночь. Луна, наполовину скрытая облаками, едва отбрасывала слабый свет, и на палубе «Жанны-Мари» было темным-темно.
Однако папаша Дени не жалел усилий, чтобы разглядеть что-то на поверхности реки, неподалеку от баржи. Он высунулся из своей каютки, где спал вместе с матушкой Дени, и позвал юнгу, пристроившегося в трюме на матрасе.
— Что до меня, — говорил папаша Дени, — то я видел, ясно видел… вот ведь беда, что никак не узнать, что это такое… на этот раз я отлично видел… я как раз у окошка стоял, набивая последнюю трубку перед сном…
— И что же вы видели, хозяин? — взволнованно спросил юнга.
— Э, те самые пятна, черт побери! Знаменитые пятна! Наконец уж и я начинаю их бояться, прямо как матушка Дени! Вон, вон! Смотри!
Папаша Дени резким взмахом руки указал на середину Сены. Там, действительно, светилось какое-то пятно, как будто сияние плыло по воде вверх по течению.
И папаша Дени повторял:
— Что же это может быть? Привидение? Чья-то грешная душа? Все это к беде! А на тебя что нашло? Куда ты? Ах ты, черт…
Молодой юнга внезапно выскочил, полуодетый, оттолкнул папашу Дени и прыгнул в воду. Папаша Дени, перепуганный, звал его:
— Да вернись же ты, черт! Что еще за фокусы? Эй! Малыш! Вернись! Вернись!
Но добрый старик мог кричать до хрипоты. Маленький юнга оказался превосходным пловцом и двигался вперед так умело, что заслужил бы похвалы любого учителя плавания. Вскоре он подплыл к светящемуся пятну и уже думал, что сейчас разглядит его. Увы! Как только он достиг пятна, сияние погасло, как будто его потушили.
— Вернись… вернись… кричал папаша Дени, пугаясь все больше, так как отважного юнгу почти нельзя было разглядеть. — Да вернись же! Если это привидение, не надо его сердить!
Юнга вернулся на баржу. Поднявшись на борт, он спокойно сказал:
— Я, должно быть, спугнул его, ничего не увидел, оно исчезло как раз, когда я подплыл.
Но папаша Дени ничего не ответил. Теперь, когда молодой человек, целый и невредимый, был опять на борту «Жанны-Мари», старого речника внезапно охватил страх.
— В общем-то, — сказал он, — ты увидел, что ничего не увидел! Этого все-таки быть не может, расскажи-ка все начистоту.
Но молодой юнга пожимал плечами, явно стесняясь.
— Хозяин, я вам говорю, ничегошеньки я не видел, — говорил он с наивным упрямством и несомненной искренностью, — и это самая что ни на есть чистая правда. Конечно, уж если бы я хоть как-нибудь разглядел эту штуковину, я бы сразу вам рассказал… но, пожалуй, с ними шутки плохи…
Папаша Дени помолчал, потом спросил:
— И та ничего не слышал, когда оказался на самом этом пятне?
— Ничего, хозяин, к тому же мне показалось, что оно скорей под водой, чем на воде, и вы же сами видели, оно погасло, когда я был от него в семи-восьми метрах.
Папаша Дени с огорчением, с печалью покачал головой.
— Ах, вот беда так беда, — сказал он, — как подумаешь, что так мы и не дознаемся, что там такое творится; выходит, человек в начальной школе учился и от времени вроде не отстал, а все-таки от таких приключений кровь в жилах стынет…
