Пьер Сувестр - Ночной извозчик
— Гм, силы-то у вас на вид немного.
Взглядом знатока стригаль сразу определил, насколько крепок его собеседник. Нет, сильным его назвать было нельзя.
Несмотря на то, что ему на вид было не больше восемнадцати лет, он производил довольно жалкое впечатление, благодаря усталому лицу, ввалившимся щекам и темным теням вокруг глаз, горевших, как в лихорадке. И одет он был как бродяга, из тех бедняков, что круглый год пробавляются случайными заработками, ничего не умеют и за все берутся, лишь бы схватить желанные гроши, чтобы хоть как-то прокормиться.
— Нет, сил-то у вас на вид немного… Ясное дело, в грузчики вы не годитесь.
— Почему? Руки-то у меня есть…
— А храбрости хватит?
— В этом недостатка нет, хозяин.
— Стало быть, работу ищете?
— Конечно. А у вас найдется?
Внезапно собеседникам пришлось прервать разговор. Славный пес Азор, до сих пор не желавший закончить, наконец, свое купанье, заметил, по-видимому, что вода стала прохладней, вылез на берег и подбежал к стригалю, тявкая и отряхиваясь.
Оба отскочили от него.
— Эй ты, старик, — закричал стригаль, — ты не мог бы отряхнуться где-нибудь подальше? Здорово ты меня окропил своим хвостом, черт тебя возьми!
Молодой человек тоже засмеялся.
— Ишь, — заметил он, — смешное дело, хозяин, ведь стоит собаке вылезти из воды, она непременно вплотную к вам прижмется, чтоб стряхнуть воду, не иначе…
— Это она так к нам ласкается.
— Да, конечно, но все-таки…
— Эй, сюда, Азор! Так вот, молодой человек, вы, значит, работу ищете?
— Признаться, ищу.
Стригаль между тем уселся на перевернутый ушат и, зажав коленями Азора, стал, крепко нажимая, расчесывать его жесткой щеткой.
— А какого рода работа подойдет вам? — спросил он.
— Какую предложат.
— На барже работа вас устроит?
— Конечно, а что?
— Тогда подойдите к «Жанне-Мари» — вон, та деревянная баржа, видите? Поговорите с папашей Дени, это речник, хозяин баржи, он славный человек и ему нужен юнга…
На всех ближних колокольнях пробило полдень, и набережные обезлюдели под знойными, ничем не затененными лучами солнца.
Папаша Дени, старый речник, вот уже более тридцати лет ходивший в речное плаванье, беседовал, сидя на носу баржи «Жанна-Мари», со своей женой, матушкой Жанной, его однолеткой, с добрым и улыбчивым лицом, обгорелым от солнца и иссеченным морщинами.
— Так что же, мать, ты находишь, что я неверно поступил?
— Говорю тебе, неосторожно, муженек.
— Да что тут может случиться плохого?
— Никогда не знаешь…
— Баржу-то он не угонит, надеюсь?
— Это — нет.
— И камни, что погружены, не украдет ведь?
— Нет, муженек, а все-таки…
— Ну что все-таки, мать? Вечно ты чего-то боишься…
— А ты ни с того ни с сего нанимаешь кого попало… Неосторожно это, хочешь не хочешь, неосторожно.
Матушка Жанна встала и пошла за похлебкой: они с мужем собирались завтракать под полотняным навесом, натянутым на двух шестах на носу баржи.
Матушка Дени была недовольна. За два часа до этого к ним пришел молодой человек, пройдя с берега по узенькой дощечке, соединявшей баржу с берегом. Он сказала, что зовут его Луи, и просил взять его на работу.
— А что ты умеешь делать? Ты уже плавал? — спросил папаша Дени.
Тот ответил, не пытаясь солгать.
— По правде говоря, хозяин, — сказал он, — ничего я толком делать не умею, зато работать люблю. Мне сказали, что вам нужен юнга, меня к вам собачий стригаль прислал. Ну, как, возьмете меня?
— Только знай, юнге жалованья я не плачу, лишь даю похлебку да ночевку.
— Это мне подходит.
— Тогда и мне тоже.
Папаша Дени, добряк, ни о чем больше его не расспрашивал. Для него тем человек и был хорош, что у него имелись две руки и охота работать.
— Раз парень согласен на похлебку и ночевку вместо платы, — объяснил он матушке Дени, — с какой стати мне ему отказывать? Слушай, матушка, тебе его одежка, что ли, не понравилась?
Матушка Дени надула губы.
— Эх, муженек, — ответила она, — лицо его мне не по душе.
Было три часа пополудни. Солнце уже не жарило с такой силой, на берег легла тень, а с ней появились и люди. Длинный ряд рыболовов выстроился вдоль Сены в надежде, тщетной, как всегда, поймать хотя бы одну из рыбок, случайно еще не отравленных сточными водами, обильно вливающимися в реку.
Внезапно около баржи «Жанна-Мари», хозяева которой сошли на береге, чтобы встретиться со своим судовладельцем, раздался громкий голос:
— Стары-вещи! Стары-вещи покупаю! Кто продаст стары-вещи? Кто купит стары-вещи? Стары-вещи!
Это был Бузий.
Бузий шел по берегу и вел на буксире своего тощего ослика, впряженного в тачку, битком набитую всякой ветошью.
— Эй, вы!
— Кто меня позвал?
— Эй, торговец платьем!
— А, это вы, молодой человек?
— Да, остановитесь, я хочу кое-что купить.
— Ладно… ладно… не спешите.
Молодой юнга, нанятый сегодня на баржу «Жанна-Мари», позвал оттуда бывшего бродягу. Он спрыгнул на берег и подбежал к тачке.
— Вы, надеюсь, не слишком дорого берете?
Бузий расплылся в любезнейшей улыбке.
— Во всем Париже ни у кого дешевле не найдете. Что вам угодно, молодой человек? Богатый выбор фраков! Только что скупил весь гардероб служителя похоронного бюро! Нет, это вас не устраивает? Однако, стоит только с фрака отодрать бляху… словом, не хотите? Тогда бархатные брюки? Шикарные брюки, с подкладкой на заду! — Произнося эту речь, Бузий забрался на тачку и, стоя на коленях на куче тряпья, рылся в ней, вытаскивая то одно, то другое, показывал покупателю и тут же отбрасывал: — Это вам не подойдет, вот это все, нет? Трудно же на вас угодить! У меня пока что нет отдела платья на заказ…
Желая хорошенько разобраться в груде старого хлама, молодой человек сам стал рыться в ней.
— Мне что-нибудь поновее, — сказал он наконец…
— И подешевле, — добавил Бузий, — это дело известное, это все покупатели хотят… Все нынче с ума посходили, хотят самое лучшее и задаром!
— Нет, вовсе нет, я могу заплатить…
Бузий изрек:
— Плата плате рознь, молодой человек… — И будучи любителем пышных словесных оборотов и широких жестов, он произнес: — За хорошую вещь сколько ни заплати, все будет дешево! — Но тут же он прервал свою речь. — Что это с вами такое? — спросил он. — Вы на себя не похожи! Это же вовсе не для вас… вы же видите, что это женское платье…
Юнга, действительно, вытащил из тачки черное платьице и внимательно разглядывал его, поворачивая его туда и сюда. Он побледнел и казался очень взволнованным.
