Джон Карр - Убийство арабских ночей
– Благодарю, – сказал я. – Для одного вечера более чем достаточно. Хорошо. Вы можете отправляться домой.
* * *– Таким образом, джентльмены, – сказал в заключение детектив-инспектор Каррузерс, – почти завершились мои официальные отношения с этим делом. Оценку моих наблюдений вам предстоит выслушать от более умудренного опытом человека, но я получил указание предоставить вам полный набор подробностей и деталей – как начиналось это преступление, вместе с моими описаниями действующих лиц и впечатлениями, которые они производили. Некоторые из них продиктованы предубеждениями и могут быть в будущем откорректированы. В моем распоряжении остались только те факты, о которых я вам доложил; никаких иных сведении получить мне не удалось, хотя я допрашивал эту компанию до четырех утра. Они держались стойко.
Никакие мои теории не могут иметь тут места, ибо к десяти утра вся эта история встала с ног на голову. И именно таким образом получили объяснение все те предыдущие несообразности, над которыми я размышлял, – но, к сожалению, на их месте появились новые.
В ту ночь я так и не добрался до своего дома в Брикстоне. Мне удалось урвать несколько часов сна в участке, после чего я сел писать свой рапорт. Оценка событий потребовала некоторого времени; но, когда я почти закончил рапорт, до меня дозвонился суперинтендант Хэдли и сообщил, что меня ждет заместитель комиссара в Скотленд-Ярде. Когда незадолго до десяти я вошел в его кабинет, то увидел, что сэр Герберт Армстронг расхаживает взад и вперед и, держа в руках какое-то письмо, хмыкает и ругается. Письмо имело прямое отношение ко всей этой странной истории. Вот его копия. Оно датировано субботой, 15 июня, отправлено из отеля «Оркни» в Кенсингтоне и адресовано лично сэру Герберту. Из почерка ясно, что писал его человек в крайне возбужденном состоянии. Оно гласит:
«Сэр,
когда я пишу эти строчки, мною руководит чувство глубочайшего стыда, а также искреннее нежелание и в дальнейшем испытывать страх и опасения. Но я заглянул себе в сердце и понял, в чем заключается моя обязанность. В течение двадцати лет скромной (но, надеюсь, полезной) службы пастором пресвитерианской церкви Джона Нокса в Эдинбурге я, как минимум, несколько раз бывал вовлечен в ситуации, которые можно было бы назвать болезненными или сомнительными. (Вы можете припомнить мое расхождение во мнениях с Посредником на страницах «Протестантского церковника», касающееся вопроса, необходимо ли при сборе денег обходить жертвователей справа налево или же слева направо; боюсь, что наш спор временами обретал слишком ядовитый характер.) Но надеюсь, что меня ни в коем случае нельзя назвать ограниченным человеком. Я не вижу никакого вреда в карточных играх или в здоровом отдыхе на танцах, и наблюдения убеждают меня, что опасность отклонений от церковных норм сильно преувеличена. Пусть даже я был вынужден принять провинциальные точки зрения, мои частые поездки на Восток, связанные с необходимостью общаться с местными жителями и их образом жизни, смогли (образно выражаясь) расширить мой кругозор.
Пишу это, дабы доказать, что я не чужд практике либеральных воззрений. Но никогда в самых диких мечтах не мог представить, что я, настоятель церкви Шотландии, буду вынужден – по собственному желанию – приклеивать на лицо фальшивые бакенбарды; что мне придется покидать помещение через окно в туалете и спускаться по водосточной трубе; что я буду взбираться на стенку и с целью убийства набрасываться на полицейского, которому, как я сейчас припоминаю, к счастью, не причинил никакого вреда; и наконец, что мне придется покинуть эту прискорбную сцену через угольную яму. Мне нечего добавить к сказанному. Все это было сделано не ради развлечения; а также могу заверить вас, что не находился под воздействием алкоголя, наркотиков или гипноза.
Но это еще не все, что я должен вам сообщить – или же я опасаюсь, что никогда больше не осмелюсь заговорить. Позвольте мне быть кратким: я видел, как совершилось преступление, и, какие бы последствия для меня ни повлекло публичное оглашение этих подробностей, я должен рассказать о них. Если вы позволите мне выразить вам свое уважение этим утром ровно в половине двенадцатого, вы тем самым излечите меня от чувства глубочайшего унижения и позволите выполнить мою насущнейшую обязанность.
Преданный вам
Вильям Аугустус Иллингуорд».Часть вторая
АНГЛИЧАНИН И АРАБСКИЕ НОЧИ
Показания заместителя комиссара сэра Герберта Армстронга
Глава 9
У БРОНЗОВЫХ ДВЕРЕЙ: КАК Д-Р ИЛЛИНГУОРД ИГРАЛ РОЛЬ АЛИ-БАБЫ
Должен вам сказать, ребята, что, когда в девять утра мои секретарь положил это письмо мне на стол, я был изумлен. Да, мои олухи, именно изумлен. Но больше всего мне действовало на нервы то, что этот парень никак не может добраться до сути дела. Я предпочитаю, чтобы собеседник сразу же, не отклоняясь, переходил к предмету разговора. Ничто на свете не должно отвлекать от дела, разве что хороший обед с приличным бургундским – ха! Только пусть никто не болтает, что это плохо сказывается на талии: что порочного в солидном обхвате пояса, если это настоящая плоть? Посмотрите на меня. Крепок как железо. Так о чем, черт побери, я говорил? Перестаньте отвлекать меня. Ах да: теперь вы, Каррузерс – ваша беда в том, что вами в любом деле руководят инстинкты джентльмена. А вот у меня их нет. Поэтому я могу организовать работу и полицейского департамента, и молочной компании, да и чего угодно, и все знают, что, если они не будут рыть носом землю, я станцую на их могилах. Прямиком к сути дела. И не покладая рук. Р-р-р! В этом весь я.
Значит, как я говорил, в девять часов в субботу утром секретарь вошел в кабинет и прошептал мне на ухо… Это у него такая привычка. Я пять лет все собираюсь от него избавиться и, более того, склонен думать, что у него хватает наглости за спиной называть меня Дональд Дак. Он с торжественным видом положил письмо мне на стол, и я его прочитал.
– Кто этот Иллингуорд? – спросил я.
Он нахмурил лоб, почесал в затылке и наконец сказал:
– Не могу не отметить, сэр, что он шотландец.
– Я и сам знаю, черт возьми, что он шотландец, – сказал я. – Но я вас спрашиваю, кто он такой? Вы что-нибудь знаете о нем? Где моя «Кто есть кто»? И кроме того, что это за ахинея о фальшивых бакенбардах? Чушь! Церковники не носят накладных баков.
– Видите ли, сэр, этот носил, – указал он. – Может, они являются частью каких-то шотландских ритуалов. Во всяком случае, что вы собираетесь со всем этим делать? Я подумал, что имеет смысл рассказать вам об утреннем сообщении. Прошлой ночью в музее Уэйда был убит человек, личность которого пока не установлена. Суперинтендант Хэдли считает, что тут может быть какая-то связь.
