Джон Карр - А потом - убийство!
И голос был другой — не такой, как всегда.
— На пол! — завопил он. — Ложись!
Он опоздал самую малость. Выстрел прогремел в тот миг, когда он бросился к ней.
Стрелявший целился Монике в лицо. Пуля, не задев стекла, прошла сквозь оконный переплет и пробила занавеску примерно на высоте ее уха.
3Когда позже Картрайт размышлял о случившемся, ему казалось, что события развивались очень медленно, хотя на самом деле все произошло за секунду, не больше.
Моника, которая все еще стояла у окна, взмахнула рукой. На ее левом виске, у края линии волос, расплывалось крохотное красноватое пятнышко — как кровоточащая ссадинка. Пуля лишь слегка оцарапала ее, а потом угодила в портрет каноника Стэнтона, висящий на противоположной стене.
Дверь в соседний кабинет распахнулась настежь. Тилли стояла на пороге, широко раскрыв рот; красная помада выделялась на бледном как мел лице. Пол в кабинете Тилли был завален смятой бумагой, над письменным столом поднимался парок от чашки с кофе, а в углу пепельницы примостилась тлеющая сигарета.
Голос ее от хрипоты настолько сел, что был едва слышен.
— Что, опять?.. — спросила она.
— Со мной все в порядке, — сказала Моника. — Он опять промахнулся.
— Ты ранена, милочка. Я вижу! Ты…
— Со мной все в порядке, — повторила Моника.
Пошатываясь, она подошла к дивану и села. К Биллу Картрайту, наконец, вернулся дар речи.
— Тилли, у тебя есть фонарик?
Глаза у Тилли сверкнули.
— Ты погонишься за мерзавцем?
— Да. Он, должно быть, побежал по берегу озера. Перебраться на ту сторону он не может. Дай фонарик, быстро!
Тилли вбежала к себе и вскоре вернулась с электрическим фонариком.
— Я узнала голос, — заявила она. — Я его уже слышала; негодяй прикинулся дежурным, который кричит: «Свет!» Где я его слышала? Где?
Но Билл уже выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Некоторое время в кабинетике Моники было тихо, если не считать шумного дыхания. Тилли достала носовой платок и вытерла глаза; казалось, она и взволнована, и растрогана.
— Дай-ка посмотрю твою голову, милочка. Ну-ка… Позволь, я тебя перевяжу.
— Нет. Ни за что… пожалуйста, уйди!
— Не хочешь чего-нибудь выпить, дорогуша? — льстиво продолжала Тилли. — Если да, у меня кое-что есть.
— Ни за что.
Моника прикрыла глаза рукой. Потом встала и подошла к портрету отца. Каноник Стэнтон по-прежнему улыбался. Пуля пробила стекло и впилась в воротничок каноника, застряв в стене; картина съехала набок.
Сняв фотографию, Моника оглядела дырку в стене. Потом отнесла разбитый портрет к столу, на котором царил безукоризненный порядок, и поставила фотографию рядом с подарком Флосси Стэнтон — викторианской швейной шкатулкой из красной кожи, в которой Моника хранила сигареты.
Тилли довольно мрачно озирала ее.
— Детка, неужели ты намерена сдаться?
— Что значит — сдаться?
— Ты собираешься уехать отсюда, как он и хочет?
— Я… не знаю. Да, не знаю!
— Успокойся, дорогуша.
— Со мной все в порядке.
— Возьми сигаретку, — вдруг оживилась Тилли, как будто ее озарило, и вытащила из кармана пачку «Честерфилда». — Английские сигареты — просто дрянь, дорогуша. Я бы не стала их курить даже на пари. Послушай… — Она помолчала. — Не он спер у тебя письмо. Это я.
— Так я и подумала.
— Тогда зачем ты сказала?..
— Не важно.
— Ради твоей же пользы, — продолжала Тилли. — Честно, дорогуша. Он вообще ничего не знал до сегодняшнего вечера. Я его просветила; рассказала ему все. Ты ему веришь. Он думает, что знает, чьих это рук дело; он кое за кем следит. Почему ты чванишься? Я сказала ему, что ты в него влюблена.
Моника широко раскрыла рот.
— Ты ему ска…
— Ах, к чему отрицать очевидное, дорогуша? Ведь тебе известно, что это правда.
— Нет, неправда!
— Истинная правда. Да ты даже говоришь о нем во сне. Помню, позавчера… Мне показалось, я услышала чье-то бормотание; я встала и приоткрыла дверь к тебе в комнату. Оказалось, бормотала ты. Что-то насчет того, что он древний римлянин, а может, ты римлянка или вы оба. Но должна сказать тебе, дорогуша, это было нечто.
Глаза Моники раскрывались все шире, а щеки заливал все более густой румянец. Казалось, ей вдруг стало трудно дышать.
— Все решено, — еле слышно прошептала она после продолжительного молчания. — Я пыталась убедить себя в обратном, но сейчас… ничего не поделаешь. Вот скотина!
— Но он ведь ничего не сделал, дорогуша. Не вини его за то, что он узнал. Виновата я. Я ему рассказала. А он всего лишь сбрил бороду, потому что подумал, что без бороды понравится тебе больше.
— Надеюсь, его укусит лев, — сказала Моника. — Если он подойдет ко мне близко, я сама его укушу! Я до конца дней своих не желаю иметь с ним ничего общего!
— Ш-ш-ш! — прошептала Тилли, тряся головой.
Обе развернулись к окну. Снаружи, в ночной прохладе, слышались громкие крики Билла Картрайта, от берега доносился топот бегущих ног.
Глава 8
ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ ВЕРСИИ ПИСАТЕЛЯ
В Монику стреляли в ночь с понедельника на вторник. Днем 13 сентября, в среду, Билл Картрайт входил во внутренний двор Военного министерства.
Он не ожидал получить ответ на письмо, которое в конце концов дописал ночью в понедельник и отправил с утренней почтой. По крайней мере, он не ожидал более чем подтверждения получения. Но ответ пришел утром в среду — так быстро, что он испугался и удивился.
Никаких сведений в ответе не содержалось. Ему просто сообщили: если он пожалует в отдел расследований Военного министерства, вход со стороны Хорсгардз-авеню, предъявит данное письмо и спросит капитана Блей-ка, его проведут куда надо.
Что это значит?
Картрайт принялся искусно, как ему казалось, убеждать Монику поехать с ним в Лондон.
— Не хотите прогуляться в Военное министерство? В конце концов, речь ведь пойдет о вас.
— Нет, благодарю. Как бы там ни было, я уже говорила, что буду весьма вам признательна, если вы перестанете беспокоиться обо мне.
— Ну, как хотите. Но на министерство стоит взглянуть и просто так! Военное министерство, колыбель военной разведки! Генералы, настоящие высокомерные сагибы! Обилие орденов. Мраморные холлы и пушистые ковры. Дипкурьеры, отбывающие с секретными поручениями на Восток. В своем «Желании» вы много раз отправляли в Военное министерство капитана Ройса, вот я и подумал: может, вам будет интересно…
— Ну что ж… — сказала Моника.
