Джон Карр - Паника в ложе "В"
Джульетта появилась в третьей сцепе. С первых же ее слов: «Ну, что еще?» — стало очевидно, что Энн Уинфилд превзойдет саму себя. От нее невозможно было оторвать глаз. «Четырнадцать ей минет на Петров день», — объявила толстая Кормилица. Энн и впрямь выглядела чуть старше четырнадцати, хотя англосаксонские девочки такого возраста редко проявляют подобную пылкость. Ее воздушная красота так пленяла воображение, что слова Бэрри Планкетта: «Она пользуется дурной славой во всех городах на Востоке страны» — казались в высшей степени нелепыми.
Энтони Феррара в роли Ромео выглядел достаточно рельефно, хотя все еще находился в тени Бэрри Планкетта, играющего Меркуцио — язвительного сквернослова, любящего Ромео и безжалостно высмеивающего его. Меркуцио с такой энергией прыгал по сцене, что было трудно представить его убитым в начале третьего акта.
Тем временем звучала музыка, танцоры в доме Капулетти гримасничали в масках из резины и пластмассы, полностью закрывающих лица, но не препятствующих речи.
— Браво! — крикнула Марджери Вейн.
Она громко зааплодировала, когда зажегся свет в конце первого акта. Аплодисменты раздались и позади в зале, но Нокс не обернулся, чтобы разглядеть их источник. Марджери Вейн поднялась в своем серебристом платье, поблескивающем, как ее волосы и плечи, — она чем-то походила на девушку, играющую Джульетту. На круглом столике в ложе «В» стояли стакан и графин с водой, которая уже давно перестала быть ледяной. Мисс Вейн налила полстакана, сделала кокетливый жест в сторону отсутствующей публики и снова села.
Во время краткого перерыва Нокс остался на месте. Он был рад этому, так как с начала второго акта Ромео и Джульетта выдвинулись на передний план.
Несмотря на продолжающиеся грубоватые выходки Меркуцио и Кормилицы, во втором акте весь триумф достался любовникам. Они сыграли сцену на балконе с лирическим экстазом, тронувшим по крайней мере одного зрителя.
Возможно, в Вероне шестнадцатого столетия влюбленные не говорили сами с собой у окон или в садах, чтобы им было удобнее подслушивать монологи друг друга. Но кого из очарованных завораживающим могуществом слов это могло заботить? Во всяком случае, не Ромео и не Нокса.
— Меня перенесла сюда любовь,
Ее не останавливают стены.
В нужде она решается на все,
И потому — что мне твои родные?
А, Джульетта?
— Не лги, Ромео. Это ведь не шутка.
Я легковерной, может быть, кажусь?
Ну ладно, я исправлю впечатленье
И откажу тебе в своей руке,
Чего не сделала бы добровольно.
Конечно, я так сильно влюблена.
Что глупою должна тебе казаться.
Но я честнее многих недотрог,
Которые разыгрывают скромниц.
Браво, Джульетта! Если бы только другая женщина могла…
Короче говоря, Филип Нокс пребывал в романтическом настроении.
Однако конец второго акта с предчувствием бессмысленной трагедии ошибок застал его столь же обеспокоенным, сколь всего несколько минут назад он был загипнотизированным происходящим на сцене.
Марджери Вейн снова начала энергично аплодировать. И снова аплодисменты раздались позади Нокса. На сей раз он обернулся и посмотрел вверх. Аплодировали мисс Харкнесс и, как ни странно, Джуди, склонившись вперед в первом ряду бельэтажа.
Будучи не в силах оставаться на месте, Нокс встал и шагнул в проход. Сходить за кулисы? А почему бы и нет?
«Можете даже отправиться за кулисы, — сказал ему Бэрри Планкетт. — Только…» И он добавил предупреждение, которое следовало запомнить.
В антракте зал был полностью освещен. Оркестр репетировал очередной эпизод — смычки скрипок бегали, словно паучьи лапы. Нокс пробрался по ряду к боковому проходу и направился к железной двери слева от арки авансцены. Он помахал Джуди, которая махнула ему в ответ. Спустя две секунды железная дверь закрылась за ним.
В полной темноте Нокс поднялся по бетонным ступенькам на уровень сцены и оказался в высоком помещении среди призрачных очертаний задников.
Голоса словно доносились ниоткуда. Запах краски и пудры стал более интенсивным — воздух казался наполненным пылинками. Актеры в костюмах сновали туда-сюда, поодиночке или группами, в атмосфере, насыщенной нервным напряжением.
Нокс выглянул из-за кулис. Разобрав келью брата Лоренцо, рабочие устанавливали декорации площади для первой сцены третьего акта, действуя проворно и решительно. В глубине Нокс заметил судью Каннингема, но не стал к нему подходить.
От кулис тянулся большой коридор с бетонным полом и дверьми по обеим сторонам. Стараясь не споткнуться, Нокс двинулся по коридору. Он увидел Ромео, что-то бормотавшего возле огнетушителя, затем леди Капулетти и высокую прическу Кормилицы. В конце коридора оказалась лестница, ведущая наверх. Двери, очевидно, вели в артистические уборные, которые находились и на втором этаже. Нокс не зашел ни в одну из них, хотя в данный момент ими вроде никто не пользовался. Но по пути назад обратил внимание на дверь с надписью «Принадлежности для уборки».
Нокс рассеянно открыл дверь и тотчас же закрыл ее. Возможно, уборщицы и впрямь хранили здесь швабры и ведра, но сейчас помещение использовалось иным образом.
У задней стены, лицом к Ноксу, стояла Джульетта в ее девственно-белом платье и серебряной сетке для волос. Она не заметила его. Наступив одной ногой на пылесос, девушка обнимала за шею молодого человека в золотисто-зеленом наряде, который страстно целовал ее.
Смущенный Нокс поспешил прочь. Он уже почти добрался до ступенек, ведущих вниз к железной двери, когда увидел Бэрри Планкетта, делающего выпады рапирой, направленные на воображаемого противника. Нокс хотел пройти мимо, но Планкетт остановил его:
— Слушайте, старина, что вас беспокоит? Почему вы всех нас игнорируете?
— Вы же сами сказали…
— Я сказал, чтобы вы никого не нервировали. Но я не говорил, чтобы вы не обращали внимания на меня. Ну, как вам зрелище?
— Примите мои поздравления!
— С чем? — осведомился ирландец. — Все еще чертовски сыро, старина. Я поклялся, что мы проведем репетицию без сучка без задоринки, и мы это сделаем. Но Ромео следует подтянуться в третьем акте, иначе… — Он снова рассек шпагой воздух.
— Ромео? Вы шутите! Мне казалось…
— О, не принимайте меня слишком всерьез! Разумеется, Тони совсем не так плох. К тому же эта роль была не по зубам даже самому Оливье.
— А как вам Джульетта? Ее игру вы тоже считаете «сырой»?
— К Джульетте у меня нет особых претензий. Я питаю слабость к малютке Уинфилд. Правда, ей следовало бы воздержаться от… — Планкетт не договорил. — В ваших глазах я читаю еще один вопрос, ученый магистр. Выкладывайте.
