Найо Марш - Последний занавес
— А Фенелла с Полом, быть может, подумают, не пригласить ли меня в качестве домохозяйки. — Миллимент засмеялась в первый раз за все утро. И с видимым участием повернулась к ним: — А в самом деле, как вы собираетесь одни управляться?
— Как всякая пара, у которой нет денег, — отрезала Фенелла. — Пол получает пенсию, у меня есть профессия. Оба найдем работу.
— А еще, — непринужденно заметила Миллимент, — быть может, твой дед в конце концов…
— Мы не хотим, чтобы дед что-нибудь для нас делал, тетя Милли, — быстро сказал Пол. — Он, впрочем, и так бы ничего не сделал, но это не важно, мы все равно не хотим.
— Дорогой! — вскинулась его мать. — К чему такая непреклонность! Такая злость! Не узнаю тебя. Пол, когда ты начинаешь так говорить. Что-то, — она с откровенным отвращением посмотрела на Фенеллу, — что-то в тебе страшно переменилось.
— А где Пэнти? — бодро спросила Миллимент.
— В школе, где же еще, — с достоинством ответила Полин. — Обычно она с нами не завтракает.
— Как знать, как знать, — возразила Миллимент. — Она ведь повсюду болтается, разве не так? Да, Полин, между прочим, у меня к Пэнти есть дело. Кто-то залез в мою работу. Целый большой узор в вышивке пропал. Я оставила ее в гостиной и…
— Пэнти никогда туда не заходит, — запротестовала Полин.
— Да? Впервые слышу. Но вчера вечером, например, во время ужина, она точно должна была быть там.
— Почему это?
— Потому, Полин, что Соня — полагаю, мы так ее должны теперь называть, — говорит, что она сидела перед ужином именно в том кресле. И еще она говорит, что в этом нет ничего необычного.
— Ничем не могу помочь, Милли. Вчера Пэнти не заходила в гостиную во время ужина по той простой причине, что именно тогда вместе с другими детьми принимала лекарство и рано пошла спать. Ты ведь сама мне говорила, Милли, что мисс Эйбл нашла лекарство в оранжерее и отнесла его непосредственно доктору Уизерсу, чтобы тот дал его детям.
— Да, верно, — согласилась Миллимент. — Поверишь ли, наша несравненная Соня не позаботилась отнести его мисс Эйбл, а папину бутылку передать мне. Вместо этого она отправилась в оранжерею, куда вроде бы, — Миллимент презрительно фыркнула, — специально для нее были доставлены орхидеи. И все цветы на пол повалила. Мисс Эйбл потом обыскалась этого лекарства, и я тоже.
— Тью-ю, — присвистнула Полин.
— Пусть так, — сказал Пол, — и все же пари готов держать, что Пэнти…
— Это еще доказать требуется, — остановила его Полин, скорее порывисто, чем убежденно, — что Пэнти имеет какое-то отношение к… к…
— К «Малине»? — ухмыльнулся Пол. — А кто же еще, мама?
— У меня есть основания полагать… — начала Полин.
— Да брось ты, мама. Это Пэнти, больше некому. Вспомни ее проделки.
— А как к ней попала эта штука? Я не давала.
— Кто-нибудь из ребят дал, наверное, а может, сама купила. Я видел нечто подобное в деревенских лавках, а ты, Фен? Еще тогда подумал, что место им в мусорной яме, со старой резиной.
— Я говорила с Пэнти, — упрямо настаивала Полин, — и она дала честное слово, что не делала этого. А уж я могу отличить, когда ребенок говорит правду, Милли. Мать не ошибется.
— Да брось ты, мама, — отмахнулся Пол.
— Кто бы что ни говорил… — начала Полин, но ее прервало появление Седрика. Выглядел он в высшей степени презентабельно и элегантно, в повадке чувствовалась некоторая снисходительность.
— Доброе утро, дражайшая миссис Аллейн. Доброе утро, мои дорогие, — заговорил он. — Пол, старина, ты уже строишь планы, как бы побольше извлечь из сложившейся ситуации? Я лично просто места себе не нахожу, все обдумываю, как организовать двойное бракосочетание. Тут есть некоторые тонкости. Видите ли, в отсутствие дяди Клода посаженым отцом Фенеллы должен быть Старик, а потом ему же предстоит по-быстрому переодеться в костюм первого жениха. Думаю, я в обоих случаях мог бы стать шафером, а Пол — вторым женихом и одновременно Сониным отцом. В общем, интересный может получиться спектакль. Дядя Томас будет пажом, а Пэнти цветочницей, в этой роли она сможет сколько угодно швыряться разными предметами. А ты, мама, дорогая, вместе со всеми тетушками составите группу будущих вдовствующих фрейлин. Я придумал всем вам совершенно потрясающие костюмы.
— Кончай валять дурака, — бросила Миллимент.
— Да нет, я серьезно, — сказал Седрик, накладывая себе на тарелку еду. — Мне действительно кажется, что вы обе устраиваете свои дела, мягко говоря, не лучшим образом.
— Не всем же дано, как тебе, так ловко обделывать делишки, — сухо заметил Пол.
— Что ж, льщу себя надеждой, что мне и впрямь удалось проявить некоторую изобретательность, — с готовностью согласился Седрик. — Соня поручает мне заняться ее приданым, а Старик говорит, что хоть кто-то сумел выказать семейные чувства. Боюсь только, дражайшая тетя Полин, что дела Пэнти практически безнадежны. У нее совершенно бесподобное чувство комического.
— Я уже говорила твоей матери, Седрик, что у меня есть основания полагать, что Пэнти не имеет никакого отношения к этой истории.
— О Господи, — вздохнул Седрик. — Как трогательно. Такая вера.
— И на зеркале твоего деда она тоже ничего не писала.
— Видите, у нашей Пэнти появился еще один сторонник. — Седрик театрально склонился перед Трой.
Полин быстро повернулась в ее сторону, а та, испытывая ощущение человека, переходящего из партера на сцену, негромко проговорила:
— По-моему, Пэнти действительно не виновата. Меня она в этом убедила.
— Ну вот! — воскликнула Полин и порывисто протянула Трой руку. — Слышите? Спасибо, миссис Аллейн. Хоть кто-то сохранил веру в мою бедную старушку Пэнти.
Но веру Трой в Пэнти Кентиш, и без того уже несколько пошатнувшуюся, ждали впереди новые испытания.
Из столовой она прошла в театрик. Холст стоял там, где она его и оставила, — у стены. Она вытащила его на середину сцены, укрепила на подрамнике и принялась разглядывать.
Глаза и нос уже завершенной головы были закрыты черными очками.
3
Секунд пять Трой попеременно бросало то в жар, то в холод, по спине и животу бегали мурашки. Потом она прикоснулась к лицу. Оно было совершенно сухим. А вот черные очки — еще влажными. С чувством облегчения, настолько сильным, что оно походило на внезапный приступ тошноты, Трой окунула тряпку в растворитель и осторожными движениями стерла дорисовку. Затем села и сцепила дрожащие руки. Ни единого пятна, ни пылинки на голубоватых тенях, что она проложила под глазами, ни следа грязи на блекло-розовой коже под лобной костью.
