Джеймс Чейз - Еще один простак
Но когда я поднялся по ступенькам на веранду, там никого не было. В душу внезапно закралась тревога.
— Одетта!
В бунгало стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь звуком включенного кондиционера. Из открытых дверей несло прохладный воздух, который осушал пот у меня на лице.
Я вошел в бунгало, закрыл за собой дверь и положил портфель на стол. Потом нащупал на стене выключатель и зажег свет.
Комната была точно такой же, какой я оставил ее несколько часов назад. Я прислушивался, сбитый с толку и охваченный дурными предчувствиями.
— Одетта! — позвал я более громким голосом. — Эй, ты здесь?
Тишина в бунгало стала угрожающей. Неужели она струсила и убежала? А может, она заснула, пока ждала меня?
Я прошел через комнату, открыл дверь в спальню и зажег свет.
В первый момент, когда я увидел ее на кровати, у меня отлегло от сердца. Она лежала лицом к стене, черные волосы рассыпались по подушке. На полу рядом с кроватью валялся рыжий парик.
— Эй, вставай! Деньги… — Слова застряли у меня в горле и мороз пробежал по спине.
Шея у нее была захлестнута чем-то вроде нейлонового чулка, который тугой петлей врезался в кожу.
Я сделал два медленных нерешительных шага и вгляделся. Перед тем, как в ужасе отшатнуться, я успел увидеть синее лицо, вывалившийся язык и хлопья белой пены вокруг рта.
Я стоял ни жив, ни мертв, пытаясь постигнуть тот факт, что она была зверски убита.
Убийство!
Плохо соображая от потрясения, я на ватных ногах прошел в гостиную к бару и налил себе виски. Это помогло мне взять себя в руки.
Где Рея? Я взглянул на часы. Было без трех минут три. Почему она не приехала? Я должен знать, приедет ли она вообще.
После некоторых колебаний я снял трубку и позвонил ей домой. Ответил знакомый голос дворецкого:
— Резиденция мистера Мальру. Простите, кто говорит?
Судя по голосу, он не был поднят с постели моим звонком. Возможно, он не ложился спать, дожидаясь возвращения Мальру.
— Госпожа Мальру ждет моего звонка. Скажите ей, что звонил мистер Хэммонд.
— Извините, сэр, но госпожа Мальру спит. Я не могу ее беспокоить.
— Я должен с ней говорить. Мы условились, что я позвоню.
— Очень сожалею, сэр. — В его голосе звучало чуть ли не соболезнование. — Госпожа Мальру плохо себя чувствует. Доктор дал ей успокоительное средство, ее нельзя беспокоить.
— Я этого не знал. Ну что ж, благодарю. — Я повесил трубку.
Что это значило? Может, она прикинулась больной, чтобы незаметно ускользнуть из дому, а может, действительно заболела? Я вытер вспотевшие ладони.
По всей вероятности, Мальру уже приехал на стоянку Лоун-Бэй. Не дожидаясь Одетты, он возвратится домой. Сколько еще он будет ждать, прежде чем заявить в полицию?
Неожиданно мне в голову пришла жуткая мысль, от которой я весь похолодел. Эти две пленки, которые хранятся в таком надежном месте, как банк, теперь меня не выручат. Одно дело — мнимое похищение, и совсем другое — убийство. Мне могут пришить убийство Одетты. В полиции скажут, что мы с ней поссорились, когда делили деньги, и я убил ее.
Я не мог оставлять здесь ее тело. Я должен избавиться от него. Если оставить здесь труп, Билл Холден обнаружит его и сообщит в полицию. Они захотят знать, кто снимал бунгало, и он назовет меня. Они захотят знать, зачем это мне понадобилось снимать бунгало-люкс почти две недели, когда я был без работы и без денег. Они захотят знать, где я был этой ночью. Тим Каули видел меня с девушкой. Я представил ее как Анну Харкурт. Полиция произведет проверку, и когда выяснится, что никакой Анны Харкурт не существует, они без труда поймут, что это была Одетта Мальру.
Как поведет себя Рея, когда узнает, что Одетту убили? А вдруг она признается, что участвовала в подготовке мнимого похищения, и обвинит меня в убийстве Одетты? Я должен поговорить с ней!
Но прежде всего я должен избавиться от трупа.
При мысли о прикосновении к ее мертвому телу мне сделалось дурно, но у меня не было выбора.
Я решил отвезти ее к выработанному серебряному руднику в миле от шоссе. Это было достаточно глухое место, к тому же по пути домой. Там ее найдут не раньше, чем я переговорю с Реей, а может, и вообще не найдут.
Мне очень не хотелось поступать с ней так бесчеловечно, но надо было спасать свою шкуру. Я еще раз глотнул виски, собрался с духом и вышел наружу. Подогнав «паккард» поближе, я отомкнул багажник и поднял крышку. Потом вернулся в бунгало и вошел в спальню.
Глядя в сторону, я завернул ее в покрывало и поднял на руки. Она была почему-то очень тяжелая. Я донес ее до автомобиля и опустил в багажник, затем со всей возможной осторожностью вытянул из-под нее покрывало и закрыл багажник на замок.
После этого мне стало совсем скверно. Я вернулся в бунгало и опять глотнул виски, потом вошел в спальню и привел в порядок постель. Я положил рыжий парик в ее чемодан, тщательно проверил, не осталось ли после нее каких-нибудь вещей, и только после этого вышел в гостиную.
Уже двинувшись к выходу, я увидел на столе портфель. Я начисто забыл о деньгах. Да они меня больше и не интересовали. Я не имел права к ним прикасаться. Это были деньги, связанные с убийством. Я должен был выбросить их вместе с трупом.
Я схватил портфель, выключил свет, запер бунгало на ключ и сел в машину.
Надо было проехать около трех миль. Рудник находился на полпути между Палм-Бэй и Палм-Сити. Часы показывали десять минут четвертого. В такое время суток на этой дороге не должно быть движения, но можно наткнуться на полицейский патруль. Я должен следить за тем, чтобы не превысить скорость и не сделать ничего такого, что могло бы привлечь ко мне внимание.
Я вырулил на шоссе. А через несколько минут, когда я проезжал по главной улице Палм-Бэй, мой план действий лопнул как мыльный пузырь.
На перекрестке я заметил полисмена, стоявшего у светофора. Когда я был от него метрах в сорока, зажегся красный свет. Я плавно затормозил.
Я сидел неподвижно, стараясь держаться таким образом, будто меня вообще не было. Полисмен равнодушно взирал на меня за неимением ничего более интересного. Мне казалось, что мы с ним единственные два человека, оставшиеся на земле. Веселые неоновые огни Палм-Бэй вспыхивали и гасли только для нас. Тяжелая медная луна, висевшая в безоблачном небе, светила только для нас. На широком и длинном, длинном шоссе не было ни одной живой души, кроме нас.
Я напряженно смотрел на красный свет, сжимая баранку до боли в пальцах, и очень хотел, чтобы он поскорее переключился на зеленый. Красный свет казался мне знаком беды.
Полисмен громко прокашлялся и сплюнул на дорогу. Это вывело меня из оцепенения, и я быстро взглянул на него. Он смотрел в мою сторону, лениво помахивая своей ночной дубинкой. Это был дюжий малый с большой круглой головой, которая сидела на широких плечах без малейшего намека на шею.
